Пит Бест: Джон Леннон, Битлз и... я

Реактивным самолетам предстояло еще долго ждать, прежде чем БИТЛЗ смогли войти в число их пассажиров. Путь в Гамбург проходил по суше, затем — по морю. Он занял 36 часов неудобства, разочарования и недовольства, оживленных все же случайными припадками смеха, песнями и дурацким балаганом. Я не могу припомнить точного дня отъезда, так как он не фигурирует ни в одной серьезной книге, посвященной БИТЛЗ. Но я отношу его к числам в районе 15–17 августа, отдавая предпочтение 16-му. [4] Дата первого ангажемента БИТЛЗ в клуб «Индра» приходится на 17 августа. Пит вспоминает об одном дне остановки по пути в Гамбург. Считая время пути, можно сделать заключение, что они покинули Ливерпуль 14 августа. Два года спустя 16 августа стало самым мрачным днем в моей жизни, и сейчас еще я говорю: «Это случилось двумя годами раньше, день в день». Но в 1960 году в этот день будущее казалось принадлежащим всем нам.

Аллан Уильямс решил самолично нас отвезти в Германию на своем микроавтобусе «Остин» паромом из Харвича до Голландского п-ова. Но БИТЛЗ были не единственными его пассажирами. Список включал их всего десять и был достоин фигурировать в Книге рекордов Гиннесса, так мы были стиснуты во время этого пробега. В автобусе находились: пятеро БИТЛЗ, Аллан и его жена, а также знакомая, затем — один немец, Георг Штернер, полномочный представитель Бруно Кошмайдера, и еще — живописный тип, известный под именем Лорда Вудбайна. Пришлось заехать в Лондон, чтобы разыскать его в жалком кабаке, где он служил. Лорд Вудбайн был приятелем Аллана по одному из похождений в ночном клубе. Это был настоящий индус из Караиба — весельчак, привнесший атмосферу праздника в поездку, которая большинству из нас представлялась сомнительной авантюрой. Он предпочитал марку сигарет «Вудбайн», бывшую очень популярной в то время, — отсюда его прозвище.

Кроме многочисленных пассажиров, транспортировалась еще огромная гора инструментов, которые всегда сопровождают любую группу: гитары, усилители, ударные, не считая личных вещей десяти попутчиков, взгроможденных на крышу микроавтобуса.

С самого начала наше путешествие было бурным и исполненным неожиданностей. Мы должны были получить визы или разрешение на работу в Германии, и, ввиду отсутствия этих документов, начальство Харвичского порта задерживало нас несколько часов, пока Аллан пытался его умаслить. Аллан, настоящий ловкач с даром увиливать от неминуемых неприятностей, хотел убедить власти, что мы — студенты, и поэтому нескончаемая бумажная волокита совершенно ни к чему. В конце концов он одержал победу, и нас пропустили. Он и сейчас еще рассказывает, как свозил БИТЛЗ «контрабандой» под видом студентов в их первые германские гастроли.

На этом этапе путешествия БИТЛЗ начали думать, что съездят не дальше Харвичского порта. Но, когда наконец нам позволили отплыть в Голландию, в направлении Хоока, хорошее настроение вернулось к нам. Под всеми парусами мы взяли курс на бар, чтобы немного прогуляться и пропустить по кружке пива. Переезд был длинным, и мы спали в баре, на деревянных скамейках или на полу, укрывшись плащами вместо одеял. Ни разу мы не зашли в гостиницу. Голландские таможенники оказались столь же малоуступчивыми, как и их английские коллеги: ушло больше четырех часов на рассказывание тех же басен, что и в Харвиче.

— Но ведь это же студенты! — твердил Аллан.

И опять он взял верх.

Почти все время Аллан вел машину. Когда и в этот раз таможня была оставлена позади, поехали по дороге на Арнхем, где Аллан хотел посмотреть на монумент погибшим в рядах коалиционных войск в одном из знаменитых сражений второй Мировой войны. Монумент представлял собой что-то вроде длинного мраморного гроба, водруженного на этом легендарном месте: «Их имена будут жить вечно». Мы сфотографировались у каждого угла. Эти слова оказались пророчеством, на которое тогда не обратили внимания.

Следующей остановкой после Арнхема был Амстердам, где Джон Леннон дал волю своему таланту «фокусника». Во время наших частых и длинных разговоров в «Касбе» он мне рассказывал о своих «приступах» клептомании.

— Если мне нужна какая-то вещица, — говорил он, — я ее просто спираю.

Когда ему нужно было обновить носки или нижнее белье, он просто-напросто отправлялся в «Вулвортс» или «Маркс и Спенсер», где отоваривался даром.

В этот день на нем была его любимая черная вельветовая куртка — идеальная одежда для карманника, — и мы все впятером устроили нашу первую вылазку. Мы наблюдали Леннона «за работой», когда он свистнул несколько вещей с витрины, и были потрясены ловкостью, с которой он действовал. Похоже, у него был прямо-таки дар. Сами мы воздержались из боязни, что нас застукают, перетрусив еще и потому, что это была наша первая поездка за рубеж. Но Джон держался совершенно непринужденно, казалось, он вполне способен абстрагироваться от устрашающей перспективы провести ночь в подвале полицейского участка. Он знал, что делал, и демонстрировал нам свои способности. Когда мы присоединились к нему, Джон, как всегда беззаботный, вывернул карманы и показал нам свою добычу. Ошарашивало не столько содержимое трофея, сколько его размеры: две затейливые побрякушки, одна-две гитарные струны, носовые платки и губная гармоника (я не вполне уверен, что это та самая гармошка, на которой он играл в «Love Me Do», но это вполне возможно).