Ольга Тер-Газарян - Есенин и Айседора Дункан

– Сергей Александрович, отойдемте на минутку. Надо поговорить!

– Да вы что? нам уже пора! Едем и никаких! – понеслось со всех сторон.

Я изумленно смотрю на толпу этих прихлебателей – как же они усиленно сплавляют его к ней. Прямо так и жаждут увидеть, как он поскорее загнется!

– Я вернусь через минуту, – успокаивает их Есенин.

– Галя, – шепчет он в коридоре, поминутно испуганно озираясь по сторонам. – Вот рукопись. Спрячьте, пожалуйста. Только не смотрите! Это сумасшедший почерк! Я записал, когда был пьян. Представляете, первый раз в жизни записал стихи в таком состоянии…

– Сергей Александрович, хорошо. Спрячу. Да что с вами творится такое?

– Галя, они затащили меня туда. Оставили наедине. Вино рекой. Я все время пьян. Ни черта не соображаю. А Клюев-то какой подлец?! Гашиш мне дал! Он меня отравит, я знаю! Я чувствую, что умру скоро, Галя! Галя! – голос его становился все более хриплым и прерывистым, в нем звучал какой-то животный страх. Я не прерывала его бессвязную речь. – Галя, вы ничего не знаете! Он никого не любит! Спасите меня! Не пускайте туда!

Внезапно он начинает шарить руками по карманам и вытаскивает мундштук от гильзы с белым порошком. Да что это?! Не верю своим глазам. Кокаин?!

– Это Аксельрод дал. Я уже раз понюхал – что-то не действует…

– Да вы что?! Совсем сошли с ума?! – от ужаса я громко закричала и с силой ударила его по руке. Гильза упала на пол с глухим звоном, белый порошок рассыпался.

Он испуганно и затравленно посмотрел на меня, как нашкодивший ребенок. Я полчаса ругала его, пока он не дал мне обещание, что никогда и ни за что.

– Галя, а у вас есть револьвер?

– Да, Сергей Александрович. Я всегда ношу его с собой. А зачем вы спрашиваете?

– Галя, вас хотят избить!

– Да кто же?! – удивляюсь я, оглядываясь по сторонам. Мимо нас все время проходит кто-то из его компании. Шпионят, сволочи! Он хватает меня за руку:

– Галя, носите всегда с собой револьвер! Вас могут избить! Они хотят затащить меня туда! – кивает головой в сторону воображаемой Пречистенки.

Я решила, что он бредит, но потом, поразмыслив, все же решила остерегаться. На что еще готовы были эти люди, чтобы убрать на пути всех, кто препятствовал им спаивать и доводить до погибели Есенина?

Мы вернулись назад к столу. Есенин о чем-то говорил с приятелями, а я находилось будто в тумане, и в ушах звенела его фраза про револьвер. Наконец, Есенин решился поехать куда-нибудь успокоиться. Предложил – в ночную чайную. Уговаривать было бесполезно – он не слышал и не воспринимал то, что я ему говорила. Нечего делать – поехали. Ночная чайная – то еще развлечение: сомнительные люди, разбойники, бродяги, проститутки, наркоманы, просто пьяницы. Вдвоем с пьяным Есениным, который едва держался на ногах, было страшновато там находиться. Все столики были заняты, но он решил выпить пива у стойки. Рядом со стойкой сидел цыган. Он уступил мне место, но я не села. Есенин подумал, что тот пристает ко мне. Чуть было не затеялась драка. Наконец, мы благополучно сели на извозчика, который и помог мне дотащить к тому времени уже совершенно пьяного Есенина. Дальше пришлось тащить самой. Я с трудом ухватила его за руки и поволокла к лифту. В лифте Есенин очнулся, открыл глаза и совершенно ошеломленно спросил:

– Да что же это? Где мы? Что со мной?

Может, ему что-то подсыпали в вино? Что он там болтал про Клюева? Ладно, разберемся! Какое счастье, что мы уже дома!

Есенин лег спать, а я еще долго сидела подле него и смотрела на его золотые кудри и беззащитное лицо, как у ребенка.

Проснувшись утром, Есенин мало что помнил. Весь день он не пил, опасаясь, что опять явятся его «друзья» и потащат к Дунканше.

Он был в хорошем настроении, и я решила этим воспользоваться. Мне не терпелось узнать, почему же он так боится вернуться на Пречистенку и осталось ли у него что-нибудь к старухе. Да, конечно, у меня были свои интересы, но все же я считаю, что заслужила право хотя бы знать об этом. Есенин много рассказал про то, как она начинала карьеру, про то, как ей пришлось пробиваться в жизни, когда ее искусство не принимали. Я спросила, любит ли он ее до сих пор.

– Галя, нет, – задумчиво ответил он. – Была страсть и большая страсть. Долго это длилось. Но потом… – он развел руками. – Все кончено, Галя. Ничего нет. Ничего уже не осталось.

На какой-то миг мне показалось, что он говорит об этом с некоторой долей сожаления.

– Я был слеп. Я ничего не видел. Одна только страсть. Теперь я прозрел!