Елена Кейс - «Ты должна это все забыть…»

А потом долго и нудно объяснял мне, что все демонстрации во время пребывания президента США в Союзе запрещены. И я, мол, должна это понимать. Президент США приехал решать дела огромной государственной важности, и всякие личные интересы и обиды должны быть временно забыты. И все в таком роде. А поезд мой давно ушел. Во мне закипала злость. И я сказала: «А вы знаете, что я была приглашена на прием в американское посольство? Конечно, президент Рейган вряд ли заметит мое отсутствие. Здесь вы рассчитали правильно. Но вот одну маленькую деталь вы не учли. На днях приезжает сюда маэстро Зубин Мета с женой, и я с ними встречаюсь. А его жена и Нэнси Рейган близкие подруги. Вот Нэнси и узнает про ваши порядки и ваши беззакония. Некрасивая история может получиться».

И я заметила, абсолютно точно заметила, что на лице его появилась растерянность. Он, правда, мгновенно взял себя в руки, но он понял по моим глазам, что я засекла в нем эту неуверенность. И он рассердился. Не то, чтобы он начал кричать. А исчез шутливо-покровительственный тон. Как будто он признал во мне противника. И начал вести разговор совсем по-другому. Со скрытой угрозой. Опять про то, что я могу никогда не уехать. И что я сама себе мешаю. И пора, мол, уже подумать о сыне. А я сказала, что только о сыне и думаю. На что он мне вдруг сказал: «Елена Марковна, я вам честно скажу, что помочь вам выехать в Израиль мы не можем. На данном этапе не можем. Но не препятствовать отъезду вашего сына в наших силах. Я предлагаю вам деловое соглашение: вы не пытаетесь ехать в Москву, не встречаетесь с Рейганом, выбрасываете из головы все ваши штучки относительно Нэнси, а мы не препятствуем отъезду вашего сына по достижении им восемнадцатилетнего возраста».

Я сделала вид, что обдумываю его предложение. А в голове у меня вертелось: «Лена, спокойно проанализируй сложившееся положение. Вспомни, когда изменился тон его разговора? Почему вдруг возникло его предложение насчет Андрея? Ведь в Москву они тебя все равно не пустили бы и не пустят. Более того, они знали, что о твоем задержании в любом случае станет известно на западе, так как ты тут же сообщишь об этом Анечке, и все же они пошли на это. Значит все его предложение возникло из-за твоего замечания относительно жены Зубина Меты и Нэнси Рейган. Но ведь все это ты выдумала со злости. Ты ведь даже не имеешь понятия, знают ли они друг друга. И вообще это полный бред. При чем тут Зубин Мета, Нэнси Рейган и ты? Но именно этот треугольник они проверить не могут. Так высоко их осведомленность не распространяется. А значит он и отбросить, отмахнуться от такой вероятности не может. Конечно, очень возможно, что насчет Андрея он блефует. Но ведь и ты занимаешься тем же! Поэтому согласившись на его предложение, ты на самом деле не уступаешь им ни в чем, так как осуществить свою угрозу не имеешь никакой возможности. Так чем ты рискуешь?! Попробуй, используй свой блеф!»

Обдумав все таким образом и, сделав вид, что я совершаю над собой страшное усилие, я медленно, как бы преодолевая себя, отвечаю: «Хорошо. Я вам обещаю, что в Москву не поеду, и Нэнси не узнает, что я отказалась от поездки в Москву в результате заключенного нами соглашения. Я делаю это только ради моего сына, которому вы, как мы и договорились, не будете препятствовать уехать в Израиль».

Он сразу повеселел, а я сказала, что вроде обсуждать нам больше нечего. И тогда он вдруг говорит: «Елена Марковна, вы уж лучше посидите здесь еще полчаса, а то через полчаса еще один поезд на Москву отходит, и я хочу быть уверенным, что под влиянием момента вы не измените свое решение». Все-таки изучили они меня за эти годы! «Ну что ж, — сказала я. — У вас служба такая никому не доверять. Но держать здесь меня вы имеете право еще не полчаса, а только двадцать пять минут. Так как через двадцать пять минут истекает допущенный по закону трехчасовой срок задержания без предъявления обвинения».

Через двадцать пять минут я встала и пошла, а он пошел за мной — якобы проводить. И я увидела, как следующий поезд на Москву ушел. Он тогда попрощался и исчез. Так же незаметно, как появился. Андрей все три часа ждал меня на улице, а Таня уехала — ее дети ждали. Дома уже рассказала все подробно Герке с Андреем. Герка сказал, что я вела себя правильно, но предупредил со свойственным ему скептицизмом, чтобы я не питала особых надежд относительно их обещаний. Я ему сказала, что, естественно, все это глупости. Разве можно верить кагебешникам? Но если честно признаться, то надежда на отъезд Андрея у меня появилась. Ведь если надежды нет, то и выжить невозможно. Вся наша жизнь в отказе — это крах одной надежды и далекий свет другой.