Александр Покрышкин - Небо войны

В штабе сообщили, что два МИ Га уже готовы к перегону, но вылет не разрешили. Погода на маршруте испортилась окончательно. Выделив нам палатку для отдыха, начальник пошутил:

– Пропишем вас в нашем поселке.

– И надолго? – забеспокоился Дьяченко.

– На неопределенное время.

Три дня, проведенные в этой палатке, и в самом деле показались нам вечностью. Мы не знали, чем заняться: читали, спали, рассказывали разные истории. И всякий раз с тоской поглядывали на низкие рваные тучи, которые ползли над холмами бесконечной чередой. И откуда они брались? Сколько нагромоздилось их там, на западе? Отчего среди лета вдруг разладилась погода?

В душу заползали мрачные предчувствия. Тоска отступала только по вечерам, когда в столовой собирались летчики. Мы долго засиживались там за бесконечными разговорами о новых самолетах и необыкновенных случаях в авиации.

Душой круга был самый старший из нас, крупный и красивый капитан, умевший хорошо рассказывать. Я встретился с ним лишь однажды, в Кишиневе, но в беседах с летчиками-истребителями довольно часто слышал его имя. Раньше Карманов служил испытателем в Москве. Там в чем-то провинился, и его прислали в полк на исправление. Здесь он командовал эскадрильей. Все летчики относились к нему с уважением. И было за что: летал он отлично, легко ладил с людьми. На хороший рассказ Карманова надо было расшевелить. Он любил, когда его внимательно слушают и иногда поддакивают ему.

В первый вечер, когда я подсел к летчикам за стол, Карманов рассказывал историю, дошедшую к нам из Испании. Я уже слышал о ней.

– Так что, – заключил он, – плечевые привязные ремни тоже могут подвести летчика.

– Никогда не думал об этом, – усомнился молодой, но уже совсем седой лейтенант. – Что-то не верится.

– «Не думал», – обиделся Карманов. – Это произошло с человеком, которого я лично знаю. Было такое, понимаешь, а он – «не верится». Девушка, чайку! – бросил рассказчик официантке и продолжал: – Мне тот летчик, как вот я тебе за столом, рассказывал о своей беде. В Испании он воевал. Однажды его подбили, самолет загорелся. Когда пламя проникло в кабину, надо было прыгать, а тут как раз и зацепилась лямка парашюта за плечевой ремень. А эту проклятую шнуровку, сам знаешь, не перервешь и не перекусишь зубами. Понял ситуацию?

– Понял. Но ведь это редкий случай.

– Такой случай в гроб может загнать. В машинах есть тоже свои аппендиксы. Их нужно вырезать и выбрасывать.

– Это плечевые ремни-то? – удивился кто-то.

– Случай не может быть основанием для вывода, – настаивал на своем седой лейтенант.

– Нет, – возражал ему Карманов. – Если поучительный случай подробно описать, это принесет громадную пользу.

– Чего же вы чай не пьете? – спросила подошедшая официантка.

– Чай не вино, много не выпьешь, – ответил Карманов, вставая из-за стола. Он был явно недоволен невниманием к нему некоторых летчиков.

За ним встали все. Я посмотрел на свой стол – Дьяченко и Довбни там уже не было. Выйдя из палатки, Карманов повернул направо, а я пошел вместе с седым лейтенантом. Оказалось, что нам по пути.

Шли молча. Ночь стояла темная, холодноватая, сырой, свежий ветер пронизывал по-осеннему.

– Летчик чудесный, но любит поболтать, – тихо сказал лейтенант. – Ремни – аппендикс… Как это несерьезно! Наслушавшись такого, кто-нибудь возьмет да и отрежет их.

– Этот разговор ходит по всем полкам, – заметил я. – В моем звене один так и сказал: «Отрежу и выброшу этот аппендикс».

– Точно?

– Не выдумываю. «А тебе-то, – говорю, – зачем их отрезать? Ты же такой щуплый, что при надобности сам выскользнешь из ремней».

– Не разрешил?

– Нет, конечно.

– Правильно! Не всяким советам нужно следовать. Наслушаешься иных наставников и сам соображать перестанешь. А в трудную минуту надо прежде всего к голосу собственного разума прислушиваться…

Шелестели листья деревьев. Где-то вдали, на том берегу Днестра, на бессарабской стороне, мерцали огоньки. Я остановился, ожидая, что седой лейтенант расскажет что-либо о себе. И не ошибся.

– Перед финской кампанией, – снова заговорил он, – я очень внимательно слушал лекции и беседы о войне, о поведении людей на фронте. А вскоре сам оказался в боевой обстановке. Стал летать на задания – один раз, другой. Вел воздушные бои, штурмовал укрепления белофиннов. Пока сопутствовал успех, все мне казалось понятным и ясным.

Но вот однажды стряслась беда. Самолет подбили зенитчики, и я стал отставать от строя. Теперь можно было советоваться только с самим собой. Я не запомнил ни одного ориентира на маршруте. Тяну домой и не знаю, где нахожусь: над своей или чужой территорией. А самолет еле-еле тянет, вот-вот плюхнется. Заметив ровное белое поле, повел машину на посадку. Приземлился удачно. Вылез на крыло и озираюсь вокруг.