Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Ну, действительно, судите сами: одно дело читать, скажем, воспоминания Бажанова или Авторханова — людей, можно сказать, из другого лагеря, тоже причастных в свое время к тайнам кремлевской верхушки, но бежавших из страны при определенных обстоятельствах, и совсем другое — говорить с человеком, проведшим годы в непосредственной близости к вершившим судьбы государства (а в немалой степени и всего мира), причем до самых последних дней существования Советского Союза, и участвовавшим в формированиии его внешней политики.

Мы несколько раз назначали дату встречи и потом переносили ее — но зато я получил возможность внимательно прочесть книгу Бережкова, и когда мы, наконец, увиделись в нашей редакции, мне казалось, я обрел достаточную подготовку, чтобы составить для В.М. квалифицированного собеседника.

Я ошибался — потому что сюрпризов меня ждало немало. Но об этом лучше судить читателю.

— Валентин Михайлович, — начал я расспрашивать гостя, когда мы, обменявшись приветствиями и пригубив кофе, приступили к цели нашей встречи, — читатели ваше имя знают, прежде всего, по вашим публикациям. Но многие из них незнакомы с вышедшими сравнительно недавно книгами.

Я, к примеру, больше двух десятков лет в отъезде — и только сейчас прочел одну из них. Как я понимаю, вы не так давно сами получили возможность открыто говорить и писать о том, что вы знаете, что видели и что пережили. Расскажите, как складывалась ваша судьба? Как вы оказались переводчиком Сталина?

— Это длинная история, — после недолгого молчания начал говорить Бережков. — Хотя весь этот период был для меня сжат в короткое время. Столько всяких событий произошло в моей жизни! Как раз вот в этой книжке «Как я стал переводчиком Сталина» все подробно описано… Ну, во-первых, знание языков.

Родители мои были русские интеллигенты: мать окончила Смольный институт благородных девиц в Петербурге, отец был круглый сирота, но очень способный и уже к началу Первой мировой войны стал главным инженером судоверфи в Петрограде — самой крупной в России, которая строила крейсера, другие военные суда. А потом — революция, трудные времена, голод. У отца были родственники на Украине, и он решил нас туда перевезти. Работы там никакой не было и, чтобы как-то прожить, он научился тачать сапоги, меняя их затем на продукты, — так мы выживали.

Не будучи занятыми, родители учили меня языкам — английскому и немецкому. Уже с детства, едва начав что-то сознавать, я говорил на трех языках — русском, английском, немецком. Когда мы переехали в Киев, пришел НЭП. Отец, приехав туда раньше, устроился главным инженером на завод «Большевик» — был такой в Киеве, выпускавший оборудование для сахарных заводов. Потом отец нас к себе вызвал — и в 23-м году мы к нему переехали. Родители определили меня в немецкую школу — поблизости была колония, где жили немцы из тех, что еще при Петре переехали — у них была своя школа, церковь.

— И они сохранили свой язык? — спросил я Бережкова, как читатель сейчас поймет, неслучайно.

— Да, сохранили…

— Простите, что я вас перебиваю, — мне показалось любопытным, как воспримет собеседник следующее известие: — наш корреспондент из Германии сообщил, что введен языковой ценз для вновь прибывающих эмигрантов, российских немцев. Хочешь эмигрировать на родину предков — сдай экзамен на знание немецкого языка. Что-то около 70 процентов не смогли его выдержать, и их документы даже не приняли к рассмотрению.

— Ну, как же они так относятся к своим, — возмутился Бережков. — Они же должны понимать, что русские немцы жили в других условиях…

— Сегодня они хотят любым способом сократить иммиграцию в страну, — привел я соображение газетных комментаторов.

— Недавно ко мне прилетали из Берлина, брали интервью для немецкого телевидения. Один из корреспондентов был из Лейпцига, другой — из Гамбурга, а третий — из Западного Берлина. И тот, что из Лейпцига, говорит, что бывшая советская зона, вот эта самая ГДР, чудовищно отстает от остальной части Германии: не сравнить даже, сказал он, как живут те и как живем мы. А я вспоминаю, как когда-то было: если кто перелезал через Стену, его встречали там с распростертыми объятиями.

— Так ведь в Германию приезжают сегодня не немцы, а русские, по сути дела. По крови он немец, но вырос в России, в нескольких поколениях язык у него русский, естественно, немецкий от него далек. И вообще, главным образом это деревенская публика, не очень образованная, крестьяне из глубинки. Они, видимо, и раньше не были большим подарком для Германии, поэтому немцы ужесточили свои требования.