Сергей Капков - Королевы смеха. Жизнь, которой не было?

Для нее, конечно, надо писать, ставить. Она может многое.

– Кира Александровна, давайте начнем беседу с вашей фамилии. Согласитесь, эту тему трудно обойти.

– Фамилия моя действительно странная, но сначала я была просто Петровой, а Крейлис – это фамилия моего мужа Якова Яковлевича. Он был латыш. В переводе его фамилия звучит как Левшин. У нас из-за нее случалась масса неприятностей. Во-первых, меня всегда переспрашивают: «Как-как? Крейсер-Петрова? Прелесть-Петрова?» Иногда я отмахиваюсь: «Пишите, как хотите!» Был у нас в театре такой артист Рэм Лебедев, так он всегда пел мне: «Что тебе снится, крейсер Петрова?»

– Вы прямо как «человек и пароход»!

– И не говори! Помню, на Сахалине, когда я вышла замуж, начальник милиции – дурак был страшный – спрашивает: «А чего это у вас двойная фамилия? У нас только уголовники с двойной фамилией бывают!» Я удивилась: «Как же, – говорю, – а Корчагина-Александровская?» Но он не понял, о ком идет речь…

– А что вы, простите, делали на Сахалине?

– На Сахалин я попала, можно сказать, по несчастью. Я окончила Школу-студию МХАТ в Москве, но в столице не осталась, хотя мне предлагал Алексей Дмитриевич Попов прийти к нему в Театр Советской Армии. Но я, честно говоря, не любила Москву и рвалась только в Питер. Но в родном городе я оказалась без работы. Показывалась во многие театры и, кстати, в «Александринку». Все были в восторге, кричали: «Берем!» Юрий Толубеев ходил со мной за руку. Но все так тянулось и тянулось, меня не оформляли и не оформляли, говорили: «жди места», и я ждала. Сидела на маминой шее. И однажды, по какой-то случайности, я решилась поехать с группой артистов на Сахалин. Заодно поехал и мой будущий муж. Он окончил Ленинградский театральный институт, учился на одном курсе с Алисой Фрейндлих. Нас познакомили перед поездкой. В дороге мы подружились, влюбились друг в друга, поженились и уже на Сахалине сыграли свадьбу в домике, где жил когда-то Чехов. Накупили водки, набрали сахалинской селедки и собрали всю труппу. Это было 21 октября 1957 года. По дороге в ЗАГС я вдруг задумалась, остановилась: «Что же мы с тобой делаем? Это же на всю жизнь!» Он даже обиделся. Потом было застолье. Тост за тостом: за Ленинград, за театр, за счастье молодых… И Яков Яковлевич напился. Первый и последний раз в жизни! Он так боялся, что всем не хватит закуски, что сам ничего не ел.

– Получается, это была любовь с первого взгляда?

– Так и есть. Мы же были знакомы всего-то полмесяца. Сначала наша труппа ездила по материку, и мы уже во всех гостиницах говорили, что являемся мужем и женой. Нас селили вместе, и спали мы «валетиком», потому что воспитаны были одинаково. А на Сахалине твердо решили пожениться. Он написал моей маме: «Прошу руки вашей дочери…» В ответ получили кипу телеграмм – все наши родственники и друзья в Ленинграде обалдели. Время показало, что семью можно создать и так.

Сейчас мне без него очень одиноко…

Яков Яковлевич был сыном богатого человека, у которого имелись свои фабрики, заводы, дома, в парке при имении гуляли газели, прислуживали гувернантки. Советская власть все это отобрала. Маму и двоих сыновей бросили в теплушку и отправили в Сибирь. Якову тогда лет десять было. Жизнь ему спасла мать, если здесь уместно такое выражение. Она по дороге заболела дизентерией, и ее вместе с детьми оставили в городке Игарке, а остальных погнали дальше, где они все и сгинули. Мама умирала в больнице, а дети работали: Якову пришлось побыть и дворником, и ассенизатором, и гримером в театре. Перед смертью мама сообщила детям, что в Риге в их старом шкафу есть потайной ящичек, где спрятаны золотые монеты. Братья нашли их, когда вернулись на родину, и эти монеты им очень помогли, какое-то время мальчики смогли продержаться. Яков получил образование, работал директором школы, участвовал в самодеятельности, потом окончил театральный институт. Ему помешали реализоваться в актерской профессии две вещи. Во-первых, акцент. А во-вторых, внешне он подходил для амплуа героя: фигуру, рост и лицо героя он сохранил до конца дней, но внутренне он был характерным актером. Вот это несоответствие ему вредило. В результате он ушел на телевидение, где всю жизнь проработал режиссером.

– А ваш выбор театрального училища был не случаен?

– Ох, не знаю. По-моему, все в моей жизни было случайным. Я училась в музыкальном училище по классу скрипки у знаменитого педагога Магды Владимировны Ландау, она была ученицей профессора Ауэра. Я, между прочим, подавала большие надежды. Моя педагог говорила: «У тебя превосходный звук, занимайся, больше работай!» А я, конечно, была безумно ленивой, ничего не делала. Уж она меня и смычком била, и нотами лупила, но ничего не могла со мной поделать. Я постоянно придумывала всякие уважительные причины, почему не сделала домашнее задание. Короче говоря, так это все и тянулось бы дальше, но однажды я шла по Невскому и увидела объявление о наборе в Московскую Школу-студию МХАТ. Заинтересовалась, пришла. На предварительном прослушивании меня попросили что-нибудь почитать. Я прочла монолог Липочки. Мне говорят: «Знаешь что, меняй репертуар. Никакой Липочки тебе не надо, возьми Чехова». Я пришла домой и выучила рассказ Чехова «Последняя могиканша».