Наталья Скороход: Леонид Андреев

Карьера Николая Андреева двигалась бойко. Окончив курс гимназии, за жалованье — 15 рублей в месяц — он начал служить обмерщиком на железной дороге, однако вскоре после женитьбы по протекции шурина перешел на большую зарплату в Городской общественный банк. Тут-то наступило для семьи Андреевых благополучное время: Николай Иванович купил участок, возвел там десяти комнатные хоромы, двухэтажный флигель, конюшню, амбар и сам лично насадил сад. Как вспоминают дети, был и он увлеченным книгочеем, частенько выросшему Ленуше приходилось часами томиться, выжидая, пока отец отложит очередную «серию» «Новых приключений Рокамболя»… И порой возможность «вцепиться» в книжку самому представлялась лишь глубокой ночью. Нередко посещала семья и городской драматический театр. Но главные увлечения Николая Ивановича лежали все же вне умственных интересов: как рассказывал брат Леонида Андреева Павел, их отец «…был чужд каких-либо мистических или религиозных настроений. <���…> Он всю жизнь строил, перестраивал, пристраивал. <���…> Жил он самой широкой и свободной жизнью, совершенно не считался с мнением общества. На своей Пушкарной был „царьком“» [8] Цит. по: «Жизнь…». С. 8. . Главными развлечениями этого человека «мужицко-помещичьей» крови были строительство, карты, бильярд, книжные «сериалы» и кулачные бои.

Уличные бои — обычное дело для захолустного российского городка. Сестра Андреева Римма, вспоминая «милые» привычки жителей слободы, рассказывала: «В драке принимали участие человек до 100, а то и более. Драку (сражались „улица на улицу“. — Н. С.) обычно начинали мальчишки, а заканчивали взрослые. Отец из окон нашего дома любил смотреть на эти „турниры“… Постепенно его веселое лицо становилось все суровее. Наконец, он не выдерживал… и выходил на крыльцо. Иногда его появление прекращало бой; когда же это не оказывало должного впечатления, он врезывался в толпу и своим личным вмешательством прекращал драку» [9] Цит. по: «Жизнь…». С. 10. . О недюжинной физической силе и, мягко говоря, социальном нонконформизме мужа с удовольствием рассказывала и мать Леонида: «Силач был первый на всю слободу. Когда мы только что повенчались, накинула я шаль, иду по мосту, а я была недурненькая, ко мне и пристали двое каких-то… в военном. Николай Иванович увидел это, подошел неспешно, взял одного за шиворот, перекинул через мост и держит над водою… Тот барахтается, Николай Иванович никакого внимания. А я стою и апельцыны кушаю» [10] Цит. по: Чуковский 1. С. 39–40. . И богатырская внешность Николая Ивановича: «…грудь широченная, как площадь мощеная», и характер отца — честный, смелый и прямой — не раз восхищали первенца. И объективно — в огромной фигуре Николая Ивановича многое замечательно: пройдя через бедность, он вовсе не ожесточился, став состоятельным — остался щедр. «А то накупит два-три воза игрушек — привезет в слободу, кажется, на Немецкую улицу и раздает всем детям», — рассказывала Анастасия Николаевна [11] Там же. . Сделав отца одним из главных героев автобиографической пьесы «Младость», Андреев пробует осмыслить свое детское и юношеское видение этой конечно же немаловажной для него фигуры.

Глава большого семейства Николай Андреевич Манцев (под этим именем выведен в «Младости» старший Андреев) не лишен юмора, полон чувства собственного достоинства: «…взгляд… орлиный, всегда немного исподлобья, гордый: ко мне не подходи, я сам все вижу, спуску никому не дам…», он — хозяин слова, хозяин дома и единственная опора и стержень семьи: главный плотник, механик и садовод, его сокровенная мечта — стать помещиком: «на будущий год я решил: бросаю банк — и в деревню. Мне Иван Акимыч говорил: есть тут одно именьице десятин семьдесят, но пречудесное… Вот бы!». А вот внутренний мир, духовная и интеллектуальная жизнь главы дома закрыты для автора пьесы, а может быть — страшно сказать — нет ее у героя и вовсе — внутренней жизни. Всеволоду — старшему сыну Манцева и протагонисту «Младости», в котором конечно же Андреев вывел себя самого, кажется, что душу отца не знает никто и что есть у того какая-то глубокая тайна, грусть на сердце, которую, впрочем, и уносит он с собою в могилу.

Присутствие душевной «трещины», впрочем, думаю, так никогда и неосознанной, действительно имело место у Андреева-старшего, и это подтверждается многочисленными свидетельствами о его тяжелом запойном пьянстве. Слегка затушеванная, есть эта черта и в «Младости»: герои пьесы вспоминают, что положительный ныне Николай Андреевич Манцев много пил в прошлом. Исторический же Николай Андреев «пил запоем, пьяный, нередко устраивал скандалы, драки, о которых наутро узнавал город, падкий до сплетен. Когда Николай Иванович начинал гулять, все в доме Андреевых становилось вверх дном» [12] Афонин. С. 15. . В дальнейшем пьянство до черноты, пьянство как мания, пьянство как развлечение, как лекарство и как болезнь сыграет немалую роль в жизни Леонида Андреева, и эта мания конечно же перешла к нему по наследству от отца. Орловский исследователь Леонид Афонин так реконструирует загулы пьяного Николая Андреева: «…в доме собирались гости, из погреба вытаскивались вина и наливки, ведра пива, и начинались пьяные ночи». Независимый и неукротимый нрав Андреева-старшего в пьянстве проявлял себя в полной мере: «хозяин любил „пошутить“: то заснувшего гостя пришьет к тюфяку, свяжет ему руки и, внезапно разбудив, заставит бегать по комнатам, то, взобравшись на крышу, изо всех сил примется барабанить по железу, изображая грозу» [13] Там же. .