Леон Дегрелль - Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Крестьянские подворья поблескивали под рождавшейся листвой. Все было красиво: солома, серая и желтая, ставни голубые, зеленые, красные со своими резными деревянными наличниками в виде голубей или полевых цветов. В пыли резвились черные и розовые свиньи. У женщин были счастливые глаза, счастливые от того, что не было больше страха, счастливые видеть столько молодых мужчин…

По прибытии в деревни мы оставили на себе лишь белые тонкие майки, открывая солнцу наши бледные тела. Вода в речках была ледяная, но мы бросались в нее от удовольствия почувствовать нашу жизнь более сильной, чем побежденная зима! Потом мы ложились на землю на спину, раскинув руки и ноги, впитывая жару, разогревая наши тела, напоенные новой жизненной силой! Почти голые, мы скакали на наших лошадях, пьяные от рассекаемого воздуха, от молодости, силы, со страстными, жаркими взорами над жаркой степью!

В низинах и многочисленных овражках степи еще оставались белые кучки снега. Но солнце жарило в синеве. Кружили крылья ветряных мельниц. Щебетали славки. Мы жевали лепестки вишен. И враг по-прежнему отступал.

Мы достигли линии лесов. На нашем пути в большом количестве гнили трупы красных. На подходе к этим лесам в полосе сильной обороны бои были суровые. Трупы монголов и татар валялись на земле, из всех отверстий разлагавшейся плоти вылезали желтоватые черви. Мы продвинулись еще и попали в брошенный советский лагерь. Этот лагерь, замаскированный под деревьями, был прекрасно оборудован, разделен на аллеи круглых и островерхих бараков, как в Лапландии. Вход в эти убежища был очень маленький. Красные спали там на кучах сухих опавших листьев. Зима здесь, возможно, переносилась по-другому, чем в наших разрушенных снарядами избах без оконных рам. Конюшни были оборудованы просто и изобретательно. Это был настоящий лагерь сибиряков. Но эта первобытная орда лучше, чем мы, знала, как успешно сопротивляться смертельной зиме.

Война в России была войной варвара и цивилизованного.

Варвар ютился где попало и ел что попало. Цивилизованный человек был во власти своих привычек, желания комфорта, своих зависимостей и своего незнания природы. Татарину, самоеду или монголу достаточно было кучи листьев, а мы не могли обойтись без зубных щеток, которые доходили до нас по два месяца!

Сложное оборудование, багаж всякой обслуги, всякая дребедень цивилизации непременно были обречены на поражение. И человек на груде листьев после тысячи километров, без всякой потребности, выиграв битву дикого с культурным, закончит тем, что, веселый и мохнатый, пройдет парадным маршем под славной квадригой улицы Унтерден-Линден.

Мы поставили наши пестрые палатки в той части леса, где было меньше трупов.

Погода стала прохладной и дождливой. Мы дрожали в наших промокших палатках. Из-за войны лес стал похож на джунгли. Много лошадей, изгнанных превратностями войны, обратилось в первобытное существование. Они жили вдали от людей, вдали от жилья, в тенистых чащах как придется.

Мы выслеживали их по берегам черных прудов у водопоя. Наши парни превратились в ковбоев, научились успешно бросать лассо и с триумфом приводили коней, которые били копытами, сверкая гордыми и полными ярости глазами.

Иногда они ловили кобылицу, и из наших палаток сквозь листву мы видели маленькую дрожащую мордочку. Это был красивый жеребенок, иногда восьми дней от роду, искавший свою мать и дрожавший на своих длинных ногах.

Мы многих из них взяли с собой. Их иногда не надо было привязывать, они рысили и в меру резвились вдоль колонны, нервно дергая головами, с нежными и строптивыми взглядами. На привале они тянули свои тонкие длинные шеи под живот своих матерей, долго сосали молоко, потом хитро смотрели на нас, облизывались, как бы говоря: «Это чертовски вкусно!»

Но это ковбойское ремесло было опасным. Наш лошадиный лес был начинен советскими солдатами, прятавшимися в чащах. Они видели, что мы делали, и приходили охотиться на нас у прудов. Много людей было ранено или убито, и мы должны были отказаться от нашего зарождавшегося призвания укротителей диких коней.

Нам нужно было укротить Советы.

Ночью мы опять были на марше, в походе по меловым дорогам, белым и мокрым. Тиски сжимались. Дивизии большевиков, зажатые под Полтавой, откатились к востоку, отбиваясь, безуспешно пытаясь сломить железную стену вермахта.

Немецкое командование опасалось возможной отчаянной попытки прорыва в направлении Изюма, расположенного на реке Донец. Нас выставили как плотину. Мы получили грузовики, чтобы иметь возможность быстрого передвижения по всему участку.