Но постепенно начинаешь понимать нехитрую подоплеку действий Свердлова. Большевикам необходимо было любым способом сорвать заседание Учредительного собрания, чтобы долгожданные декреты вышли не из рук эсеров, а из их рук!
У Свердлова, видимо, ничего не получилось, и он скрылся. Во всяком случае, в стенограмме он больше не отмечен. Председательствующий В. Чернов объявляет, что пора приступить к голосованию. Заседание и так затянулось — оно идет непрерывно пятнадцать часов. И тут, в этот торжественный миг, неожиданно на сцене появляется группа матросов со своим начальником, Анатолием Железняковым, и последний заявляет, что караул устал — пора расходиться.
Возмущенный Чхеидзе — я просто вижу, как он темпераментно всплескивает руками так, что его накрахмаленные манжеты выскакивают из рукавов, — кричит, срывая голос:
— На каком основании вы прерываете самый важный момент нашей работы?
В зале шум. Все фиксирует бесстрастный стенограф.
— История ждет нашего решения! — продолжает неистовствовать Чхеидзе. — Кто позволил вам вмешиваться в нашу работу?
И тут Железняков оказывается явно не на высоте. Он бормочет:
— Мне комиссар приказал.
Ох, Железняков, Железняков! Ты не догадываешься, что хотя история и забудет твою фразу, но в стенограмме она останется без всяких прикрас! Конечно, комиссар, конечно, это Свердлов! Отчаявшись в своих попытках сорвать заседание, он, очевидно, вспомнил, как в трудный час своей биографии Бонапарт чуть не провалил весь план переворота. Но бдительный его брат Люсьен дал команду Мюрату [31] Мюрат, Иохим (1767–1815), французский военный деятель, маршал Франции. Будучи командиром гренадеров активно содействовал Бонапарту в захвате власти 18 брюмера (9 ноября) 1799 г.
, тот ввел в Сен-Клу, в Совет пятисот, отряд гренадеров и, молодецким голосом приказав: «Вышвырните эту свору вон!» — спас положение.
Так и здесь. Через сто восемнадцать лет. Побеждает сила. Долгожданный Российский парламент был разогнан.
А назавтра, в Смольном, Владимир Ильич, торопливо пробегая по коридору, наткнулся на Железнякова, задержался и, смотря на него снизу вверх — парень был долговязый, — по обыкновению, качнувшись с носка на пятку, сказал с картавинкой:
— Ггубовато это у вас получилось, ггубовато, но… — Наш лидер понимал законы истории. — Но… пʼгавильно! Пʼгавильно! — Подтянувшись, он похлопал Железнякова по плечу и побежал дальше. Так рассказывала мне финал этой истории вдова матроса Железнякова Елена Винда.
Это «пʼгавильно» не давало мне покоя всю жизнь. В тот момент вся истории России пошла наперекосяк.
А вот и еще один эпизод, связанный с вождем. Где-то в начале 80-х умер секретарь Луначарского 90-летний А. Колбановский, который рассказывал моему приятелю, как в августе 1921 года — он жил тогда у Луначарских — часа в два ночи раздался звонок. Поскольку все уже спали, он тихо, в одном белье, подошел к двери и спросил:
— Кто там?
Оказалось — это Мария Федоровна Андреева. Она сказала:
— Немедленно будите Анатолия Васильевича!
— Но — время, он уже спит, как я могу…
— Будите! — был приказ, — дело идет о жизни человека!
Секретарь с возможными предосторожностями будит Анатолия Васильевича.
— Что такое? — недовольно спрашивает тот. — Что случилось такое экстренное?
— Звоните немедленно Владимиру Ильичу!
— Что вы, Мария Федоровна, четвертый час! Вы с ума сошли!
— Звоните немедленно, иначе будет поздно. Погибнет замечательный поэт!
— Кто такой?
— Гумилев.
Анатолий Васильевич, Скрепя сердце, позвонил Владимиру Ильичу. И услышал категорическое:
— Нет! Мы не можем целовать руку, которая направлена в наше сердце! — и положил трубку [32] См. также: «Лит. газета», 29 августа — 4 сентября 2001 г.
.
В 1951 году мне довелось побывать в Новосибирске с остановкой в Свердловске. Там шла моя пьеса, кажется, «Семь волшебников». Ставил режиссер Павел Сыров. И вот он повел меня в дом инженера Ипатьева, который помещался на той же улице, что дом Сырова, — напротив. Нас сопровождал какой-то товарищ из горкома партии. В то время в этом здании размещался парткабинет. Только что был закончен ремонт. Мы спускались вниз, в сводчатый свежевыбеленный подвал. На полу лежала груда очень толстых досок. Я заметил, что посередине каждой доски были врезаны кусочки другой породы дерева. То же было и на полу. Я спросил, что это такое? Сопровождавший нас объяснил, что эти доски остались от перегородки, которая до сего дня разгораживала подвал. Когда белые были уже совсем близко от Свердловска, именно сюда свели Романовых.
Читать дальше