Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания

И в грозу, когда и жутко, и величественно. Какое-то широкое чувство охватывает тебя, когда ты ночью едешь на лодке, а сзади на тебя надвигается гроза. Ты гребешь изо всех сил, а молнии все чаще и чаще, разрывы между световыми вспышками и ударами грома все короче и короче. Греби сильнее! Нажимаешь на весла, все мышцы на теле ходят как резиновые мячики, нога твердо чувствует упор в слани, руки крепко держат рукоятки весел. Битва с грозой. Она за тобой – ты от нее. Жми, жми! Поздно!.. Она настигает. Резко поворачиваю к берегу и с самого быстрого разгона врезаюсь носом в его край. Выскакиваю…

Первые тяжелые капли падают с вышины. Хватаю лодку за цепь, вытаскиваю, переворачиваю вверх дном, сбрасываю обувь и скрываюсь внутрь, как черепаха в панцирь. И за мою хитрость небо обрушивается на меня. Лодка трещит под натиском воды. Через минуту под лодку начинают бежать ручьи, через две – потоки. Но я босой, что они могут мне сделать! Вымыть ноги – и все! Пожалуйста!

Белые вспышки так ярки, что я могу видеть каждый камешек, каждую травинку, каждую щепку. Могу, но не успеваю. А потом – темнота, будто тебя сразу зарыли в землю. Гроза злится, лупит дождем, глушит громом, выпускает огонь из ноздрей. А ты ухмыляешься, сидя под хрупким, но надежным днищем лодки, с любопытством изучая это удивительное явление природы, и терпеливо пережидаешь грозу. Она измучится, выбьется из сил, выльет все свои запасы воды, истратит бензин, керосин и прочее горючее и начнет утихать. Ворчит. Слабо вспыхивают остатки топлива, еле-еле, как сквозь сито, моросят остатки дождя, еще не успевшего долететь до земли. А ты спокойно вылезаешь наружу, выпрямляешь затекшую спину, переворачиваешь лодку, спускаешь ее на воду и, глубоко вдыхая чистый, промытый воздух, неторопливо налегаешь на весла.

Еще не успокоилась взбудораженная Волга, еще поплясывают бакены, подмигивая белыми и красными огоньками, а ты плывешь вон туда, где горят брошенные пригоршней на берег звезды – огни в окнах домов, плывешь к родному городу. Дома, наверно, все спят, только мама ждет. Она всегда ждет, пока я не вернусь домой.

Я люблю сажать цветы, горох, картошку. Сажать не для того, чтобы потом сорвать и съесть, а чтобы видеть, как все это растет, как появляется первый росток.

– Надя, Сережа, Таня, идите смотрите, горох вылезает… Тюльпан распускается… А вон какой необыкновенный анютин глазок открылся…

– А ну тебя с твоим горохом, – говорит Надя, – у меня молоко убегает.

А Сережа с Таней подбегут – то ли из уважения ко мне, то ли из любопытства, глянут мельком – и обратно к своим занятиям: скакать через скакалочку – Таня, бить мячом в ворота – Сережа.

А я стою и не могу оторваться. Ведь еще вчера ничего не было, а сегодня зеленое перышко вылезло. Ишь ведь!.. И как это нарцисс через снег идет, даже через лед. Через лед – длинные тонкие листья. Почему они не замерзают?

Иногда Таня постоит около меня, присядет, разглядывает зеленый хвостик, думает.

– Папа, откуда этот листочек?

– Из горошины.

– А горошина откуда?

– На базаре купили.

– А на базаре где ее взяли?

– Вылущили из стручков.

– А те стручки откуда?

Я догадываюсь, о чем речь.

– Ты хочешь знать, откуда взялась на земле первая горошина?

– Да, да, откуда вообще горох, – радуется она.

– Не знаю, Таня.

Крайнее удивление.

– А деда знает?

– И деда не знает.

– А кто знает?

– Никто.

Таня смотрит на меня недоуменно и недоверчиво. А я думаю: как в этой маленькой головенке осваивается этот вечный вопрос? Впрочем, мучит он ее недолго – вытесняется, видимо, воспоминанием о котятах, и она бежит к ним.

С дочерью Таней

Я не знал раньше, что великие вопросы, которые пытаются разрешить бородатые философы, мучат и маленьких детей.

Сереже было пять лет. Вечером, когда мы, взрослые, сидели на террасе, а Сергея уже уложили в кровать и думали, что он заснул, раздался плач. Я вошел в комнату и увидел сына стоящим в кровати.

– Что, Сереженька?

– Папа, я умру?

Что это с ним?

– Когда?

– Когда-нибудь.

Батюшки, вот чем он заинтересовался!

– Когда-нибудь умрешь, сынуля.

– Скоро?

– Нет, совсем не скоро, еще через долго-долго.

– И ты умрешь?

– И я умру.

Плач.

– И деда умрет?

– И деда.

Плач.

– Все умрут?

– Все.

Плач.

– Ложись, милый, засыпай. Так устроена жизнь. Спи, лапа…