Вячеслав Таран: Forex Club: Win-win революция

Дед Семен на примере ножа показал мне, как изящно решается это философское противоречие.

Для того чтобы хрупкой и твердой, только что закаленной заготовке ножа придать гибкость, надевают половинки сырого картофеля на всю длину режущей кромки. Покрывая ее полностью, без просветов. А затем отжигают на газовой горелке или паяльной лампе «спинку» ножа и хвостик, на который будет насажена ручка. Они опять становятся мягче и гибче, а сырой картофель защищает само лезвие ножа от нагревания и оставляет его твердым. В результате появляется «гибрид» с гибкой спинкой и прочной и твердой режущей поверхностью.

На мой взгляд, удивительная жизненная аналогия. Можно и нужно быть гибким и одновременно иметь твердость. И это возможно. И только так может быть создан и превосходный нож, и успешный бизнес.

До сих пор меня не покидает чувство восторга, которое я испытывал, творя своими руками такие метаморфозы с металлом.

После «картофельной» фазы отжига спинки остается дело за малым. Дошлифовать на бруске лезвие до остроты бритвы. Почему на бруске, а не на электрическом наждачном круге? Все дело в том, что на круге тонкая кромка ножа от соприкосновения с абразивом сильно раскаляется и отжигается, становится синей и опять мягкой. Этого удается избежать путем медленной заточки-доводки на бруске.

Дед Семен делал все это вручную, и на завершающую операцию у него уходило от двух недель до месяца. Свой первый нож я затачивал таким же «дедовским» способом. А потом придумал, как автоматизировать процесс, и сделал специальный электрический станок, который толкал взад и вперед с малой скоростью деревянную платформу-ложе, на которой я закрепил точильный брусок.

После автоматизации я стал делать нож за два-три дня без потери качества. Но, сам того не ведая, своей технической революцией я посягнул на святое! Дед Семен после этого со мной год не разговаривал. Для него эти ножи были чем-то сродни великому искусству, я же поставил дело на промышленную основу. Прогресс и инакомыслие очень часто не встречают одобрения даже у самых близких людей.

Сейчас, оглядываясь с высоты лет и текущего опыта на свои школьные годы, я понимаю, что со школой, а точнее, с преподавателями мне сильно повезло.

До сих пор для меня остается загадкой, каким образом в Советском Союзе добивались такого высокого качества преподавания в самом захолустье, в самых далеких деревнях. А самое главное – каким образом поддерживался такой высочайший уровень энтузиазма в учителях? Ведь занятия не ограничивались одними уроками по расписанию. Они продолжались и после, на улице и дома у учителей.

Я общался со многими людьми, примерно моими ровесниками, жившими в разных уголках нашей страны, и большинство из них отмечало, что независимо от того, в большом городе или в деревне они учились в школе, качество обучения в советское время было на высоте. Правда и то, что желающих учиться было всегда не так много. И в деревнях всегда меньше, чем в городах.

Учился я хорошо, хотя круглым отличником не был, наверное, потому, что было много интересов и дел помимо школы. А еще потому, что всегда имел привычку не возвращаться к уже решенным задачам. Один раз найдя подход и отгадку к конкретному заданию, я уже не хотел больше что-то решать на закрепление. Ну, а это всегда в нашей системе оценивалось как отсутствие прилежания.

Помню, что меня, как хорошо успевающего ученика, просили заниматься с отстающими. В то время была такая практика в школах. Но уже тогда я был в этом вопросе очень упертым и всегда говорил, что готов заниматься только с теми, кто сам этого хочет. Сидеть после уроков с лоботрясами, ковыряющими в носу, мне категорически не хотелось. Из отстающих же практически никто не хотел заниматься после уроков, и тут наши желания совпадали. Но пионерская и комсомольская организации смотрели на это иначе, и меня периодически «разбирали» на различных собраниях.

Уже тогда, в школе, я начал ощущать: тесновато в стандартных общих рамках. При всех плюсах, советская система была нацелена штамповать стандартных людей. Тех же, кто хоть чуть-чуть отличался, она норовила подровнять. Тогда, в школьном возрасте, я этого отчетливо не понимал, просто старался не молчать, сталкиваясь с несправедливостью. В целом же мне на школу грех жаловаться, она дала мне очень и очень много.

Даже публично выступать я научился в школе. Я всегда любил читать и уж не помню, как такое получилось, но примерно классе в пятом-шестом я стал периодически рассказывать классу прочитанные книги. Это был интересный опыт, когда выходишь перед всем классом и пересказываешь какую-нибудь детскую книгу, вроде «Баранкин, будь человеком!». И класс, вместо того чтобы сбежать, сидит и внимательно слушает.