Лилия Гусейнова - Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция

«Я – Фанни Ефимовна Каплан. Под этим именем отбывала каторгу в Акатуе. На каторге пробыла 11 лет. Сегодня я стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению. Я считаю его предателем революции. Ни к какой партии не принадлежу, но считаю себя социалисткой».

При допросе выяснилось, что ей 28 лет; место рождения – Виленская губерния; в Акатуе сидела как анархистка, хотя сейчас к ним не принадлежит; в меня стреляла по собственному решению, так как я «подрываю у трудящихся веру в народовластие».

Но, конечно, на вопросы о том, сколько раз она выстрелила, какой пистолет был при ней, были ли у нее сообщники, отвечать отказалась. Протокол допроса она также не пожелала подписать; его подписали свидетели Батулин, Пиотровский и Уваров. В 11.30 вечера допрос в Замоскворецком комиссариате закончился, и девушку отправили на Лубянку в ВЧК. Там в начале первого было проведено еще четыре допроса. Первым допрашивал заместитель Дзержинского Я. Петере, вторым – нарком юстиции РСФСР Д. Курский, третьим – снова Петере, четвертым – заведующий отделом ВЧК Н. Скрыпник. Эти допросы завершились в 2.25 утра и заняли в общей сложности около полутора часов. Фанни твердила, что в меня стреляла именно она, но не призналась ни в чем, что позволило бы выявить организаторов покушения. Всем на Лубянке было ясно, что за этой девушкой стоят совсем другие люди, а она – только лишь глупый исполнитель.

Уже 3 сентября на Лубянку приехал комендант Кремля, бывший балтийский матрос П. Мальков, у него имелось предписание о переводе Каплан в Кремль в полуподвальную комнату, строго охраняемую стрелками. Но уже через несколько часов секретарь ВЦИК Аванесов вручил Малькову постановление ВЧК о расстреле Фанни Каплан.

Вот как мне передал этот диалог один из моих товарищей, присутствующий при нем, но имя его я раскрыть не могу.

– Когда расстрелять? – спросил Мальков.

– Привести приговор в исполнение немедленно, – ответил Аванесов, а затем, немного задумавшись, спросил: – Где, думаешь, это лучше будет сделать?

– Я считаю в тупике, во дворе Автоброневого отряда.

– Прав.

– Как от тела будем избавляться? – спросил Мальков.

– Этого мне не уточняли. Надо спросить у Свердлова.

Затем они пошли к Якову Свердлову. В кабинете Аванесов спросил, где хоронить Каплан. И тут, как вспоминает мой товарищ, Яков Михайлович «медленно поднялся и, тяжело опустив руки на стол, будто придавив что-то, чуть подавшись вперед, жестко, раздельно произнес: «Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа».

Мальков вышел из кабинета и направился в комендатуру, вызвал несколько стрелков-коммунистов и уже вместе с ними отправился в Автоброневой отряд. Здесь он велел начальнику отряда из боксов вывести несколько грузовиков и включить моторы, а в тупик загнать один легковой автомобиль, повернув его к воротам… У ворот также остались два стрелка, которым было запрещено кого-либо пропускать, Мальков пошел за Каплан и через несколько минут вывел девушку во двор.

По правилам во время казни должен был присутствовать врач – именно он составлял акт о наступлении смерти. Решено было обойтись без врача, его заменил поэт Демьян Бедный. Узнав о предстоящем расстреле, он напросился в свидетели – то ли потому, что по образованию был фельдшером, то ли потому, что дружил с Мальковым. Пока гремели выстрелы, Демьян держался бодро. Он даже помог попросившим его большевикам засунуть в бочку еще теплый труп и облить его бензином. Он держался хорошо и в тот момент, когда Мальков никак не мог зажечь отсыревшие спички, – поэт великодушно предложил свои. А вот когда вспыхнул костер, и запахло горелой человечиной, певец революции шлепнулся в обморок. «Интеллигенция», – усмехнулся Мальков и отправился к Свердлову, чтобы доложить о выполнении задания.

– В 4 часа дня 3 сентября 1918 года возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков – собственноручно. Тело Фанни Каплан было сожжено в железной бочке.

Отрапортовали мне в тот же день. Но я знал, что все не закончилось, ведь истинные заказчики не были наказаны. И расстрел Каплан был только отпугивающим маневром с нашей стороны. Чтобы не думали эссеры, что сойдет им с рук то, что они творят. И что мы будем биться с ними и победим. Свергли царя – уничтожим и их.

«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью, и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты «провел» расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя… Крепко тебя целую. Твоя Инесса».