Майя Заболотнова - Тургенев и Полина Виардо. Сто лет любви и одиночества

– Браво! Браво!

Театральные условности были забыты в одну секунду, никто уже не владел собой, никто не в силах был сдержать восторга. Едва успела Полина Виардо закончить свою арию, как зал сотрясли такие аплодисменты, которых тут еще не слышали. Казалось, на сцене была то ли фея, то ли волшебница, то ли колдунья из сказки, в момент завладевшая душами и сердцами зрителей.

– Как я мог жить и не слышать этого голоса?! – воскликнул сосед Тургенева, тот, что недавно разочарованно говорил, будто звезда некрасива. – Как смогу я теперь слушать другие голоса? Кто сказал, будто она некрасива? Вздор! Она необыкновенна!

Между тем, Полина продолжала петь:

Каждое слово, каждая нота отзывались в сердце Тургенева сладкой болью.

«О, как бы желал я, чтобы она пела обо мне!» – внезапно подумал он. Как же счастлив тот мужчина, к которому обращен ее нежный голос и ее взгляд, как же счастлив тот, кому она улыбается, кто занимает ее мысли, кто способен вызвать чувства в ее душе…

В каждом сердце в тот момент проснулись чувства, о которых люди и не подозревали. Каждый был очарован этим нежным, но таким сильным и выразительным голосом!

А представление на сцене шло своим чередом. Вот молодой граф Альмавива, влюбленный в Розину, пытается хитростью попасть в ее дом, вот дон Базилио рассказывает старому доктору свою клевету, вот Розина тайком передает возлюбленному письмо, вот молодой граф под видом учителя пения является в дом Бартоло, и наконец – еще одна неожиданность, вызвавшая бурю аплодисментов! – вместо написанной Россини песни «L’Inutile precauzione» на уроке музыки Розина поет романс Глинки.

Казалось, восторгам не будет конца. Окончилась опера, сыграли свадьбу Розина и Альмавива, доктор Бартоло примирился с тем, что Розина любит другого, но зрители расходиться не спешили. Зал пришел в движение, раз за разом криками и аплодисментами вызывали на сцену девушку, которая теперь казалась людям прекраснейшей из смертных.

Раскрасневшаяся Полина Виардо раз за разом выходила на сцену с сияющей улыбкой. О да, так ее прежде не встречали еще нигде – ни в Европе, ни в Америке, где она была на гастролях. Как прекрасна эта холодная страна, как тепло ее принимают здесь! Недаром ее крестная – княгиня Голицына, в честь которой ее и назвали – всегда с таким горячим чувством рассказывала о своей стране!

Наконец зрители, возбужденно переговариваясь, стали расходиться.

Иван Тургенев выходил из зала одним из последних. Он не в силах был выйти под моросящий петербургский дождь, ему казалось, что сказка, в которую на час погрузил его чарующий голос этой испанки, не повторится уже никогда. Он словно проснулся от долгого сна. Чем была его жизнь прежде, чем будет его жизнь дальше, долгие, долгие годы – без нее, без Полины?..

Единственное, о чем он мог думать: «Она уедет, и я ее больше не увижу. Всего несколько недель осталось… Она уедет – и я больше не увижу ее никогда».

Мое первое воспоминание о детстве – не лица родных, не дом, где я выросла, не сад, в котором часто гуляла ребенком. Первое, что я помню, – голос моей матери, которая так часто пела нам с сестрой красивые тягучие испанские песни. Я не помню слов, но голос, выводящий прекрасные мелодии, остался в моей памяти навсегда. Когда позже я узнала, что мама выросла в монастыре, я часто представляла суровые серые стены, двор, где сквозь камни пытаются пробиться тонкие стебельки цветов, черные фигурки монахинь, спешащих на мессу, колокольный звон, и над всем этим – ее высокий нежный голос.

Настоятельница хотела, чтобы мама посвятила себя Господу и осталась в монастыре, – куда еще могла податься незаконнорожденная дочь испанского дворянина?

– Хоакина, что ты знаешь о жизни вне этих стен? Представляешь ли ты опасности, которые подстерегают там юную невинную девушку? – спрашивала ее настоятельница монастыря мать Мария. – Неужто ты хочешь повторить судьбу своей матери и через год явиться перед нашими воротами с ребенком на руках? Отдав тебя в нашу обитель, твой отец предопределил твою судьбу, так не противься тому, что предначертано свыше.

– О, прошу, не заставляйте и не отговаривайте меня! – отвечала ей мама, тогда еще совсем юная девушка. – Я не чувствую в себе этого призвания, во мне мирская душа, в моих мыслях постоянно звучит музыка, а не молитва! Единственное, о чем я мечтаю, – петь, петь на сцене!