Ярослав Ивашкевич - Шопен

Несмотря на все эти недавно обнаруженные документы, судьба отца Фридерика, Миколая Шопена, во многом для нас не ясна. Мы, правда, знаем, что родился он в деревеньке Маренвиль в Лотарингии (нынешний департамент Вогезы) в семье Франсиса и Маргариты, урожденной Дефлен. Мы знаем также, что деревенька Маренвиль была одним из имений Михала Паца [9] Пац Михал (1780–1835) — наполеоновский генерал, каштелян, во время восстания 1830–1831 годов — заместитель командующего до того, как руководство восстанием перешло к Хлопицкому. В эмиграции связан с Чарторыйскими. , польского вельможи, очутившегося в Лотарингии наверняка благодаря связям, соединявшим это княжество с Польшей, связям, начало которым положил король Лещинский [10] Лещинский, Станислав (1677–1766) — польский король с 1704 по 1711 год и с 1733 по 1736 год. Вынужден был уступить трон Августу II, а после его смерти вновь избран на престол. Под давлением России отрекся от трона. Боролся против чрезмерного угнетения крестьян и за ограничение права вето. . Так что молодой Миколай Шопен с самого детства попал в срезу польских интересов. Еще мальчиком он приезжает в Польшу вместе с управляющим Михала Паца неким Адамом Вейдлихом. Здесь он занимается делами Пацов, по всей видимости, работает в конторе по управлению его поместьями. В 1790 году в письме из Варшавы к родителям он пишет, что недавно «должен был отправиться в Страсбург, дабы завершить упомянутые дела, поверенные паном Вейдлихом», но этому помешала разразившаяся французская революция. Видно, уже в девятнадцать лет он пользовался полнейшим доверием своего начальства, коли ему поручали денежные дела за границей. Вероятно, ко времени этой службы в конторе относится его знакомство с банковскими и финансовыми проблемами, появление интереса к ним. Его страсть к экономии, к чему он неоднократно и безуспешно призывал сына, можно с несомненностью отнести на счет его французского происхождения.

Но этим и исчерпываются наши сведения о юности Миколая Шопена. Дальше начинаются одни только вопросительные знаки. Прежде всего откуда у Миколая Шопена та интеллектуальная культура, которая проявляется в письмах его к сыну? Откуда эти блестящие манеры и образованность, благодаря которым пансионат для мальчиков, открытый Шопенами, пользовался в Варшаве таким «реноме», а Фридерик был одним из самых воспитанных людей в Европе? То, что Миколай Шопен должен был каким-то образом получить образование уже в Польше, не подлежит ни малейшему сомнению. Достаточно сравнить французский язык его письма, написанного в 1790 году, с безошибочным, выработанным на образцах блестящей прозы XVIII века французским языком, которым он писал письма сыну сорок лет спустя. У него, видно, были выдающиеся лингвистические способности — довольно таки редкие у французов, — если впоследствии он смог стать преподавателем немецкого языка. Польским языком он овладел в совершенстве, и порой ему было легче писать по-польски, нежели по-французски. Пронизанный трогательной нежностью и беспокойством стишок, который он сложил по-польски для Фридерика, свидетельствует также о том, что он читывал польских поэтов XVI века и уж по крайней мере польские колядки, печатавшиеся в молитвенниках, поскольку в этом стишке он употребляет рифму «piórem» — «juz wiem». Ведь это, пожалуй, не назовешь пробою ассонанса и предвосхищением поэзии «скамандритов» [11] « Скамандриты» — так называли плеяду выдающихся польских поэтов (Ю. Тувима, А. Слонимского. Я. Лехоня, Я. Ивашкевича и др.), которые объединились вокруг поэтического ежемесячника «Скамандер», выходившего в Варшаве в 1920–1928 и 1935–1939 годах. .

Но вопросы все еще продолжают и продолжают возникать. Почему Миколай, который в упоминавшемся письме к родителям страшится мобилизации во французскую армию и пишет, что, «будучи на чужой земле и потихоньку делая здесь свою карьеру (moi petit chemin), я глубоко сожалел бы, если бы пришлось бросить все ради того, чтобы сделаться солдатом, хотя бы даже и на родине», — почему он тремя годами позже вступает в ряды костюшковской инсуррекции и принимает участие в сражениях на Праге как солдат Килинского [12] Килинский — один из руководителей восстания. ? Делает ли он это ради того самого опекуна Вейдлиха, осыпающего его ласками, — «n’a que trop de bontés pour moi» [13] Он чересчур ко мне добр. (Прим. авт.). — или же им руководили патриотические чувства к вновь обретенной родине, которую он полюбил теперь уж на всю жизнь?