Когда дошла очередь до Эбера с его обвинением в кровосмешении, один из судей попросил королеву объяснить, почему она не ответила на обвинение. «Если я не ответила, то лишь потому, что сама природа отказывается отвечать на подобные обвинения, предъявленные матери. Я взываю ко всем присутствующим здесь матерям!» — взволнованно ответила Мария Антуанетта. И по залу пронесся ропот негодования против обвинений Эбера. Наклонившись к Шово-Лагарду, королева шепотом спросила: «Не слишком ли резко я ответила?» В 11 часов вечера опрос свидетелей завершился; прежде чем закрыть заседание, председательствовавший Эрман спросил королеву, не хочет ли она что-нибудь добавить в свою защиту «Вчера я не знала свидетелей, не знала, что они будут говорить. Никто из них не привел ни одного факта в мою пользу. Поэтому я хотела бы подчеркнуть, что была всего лишь женой Людовика XVI и была обязана соглашаться с его волей», — произнесла королева. Смертельно усталую Марию Антуанетту доставили в камеру. Ей хотелось надеяться, что ее приговорят к высылке из страны.
На следующий день работа трибунала возобновилась. Фукье-Тенвиль набросал картину нравов развращенного двора, а затем судьи продолжили опрашивать свидетелей. К шести часам вечера опрос завершился, и слово предоставили защитникам. Речей их не сохранилось, осталась только пометка секретаря, указавшего, что в течение двух часов Шово-Лагард отвел от королевы все обвинения в сговоре с иностранными державами. Следом за ним Тронсон-Дюкудрэ отмел обвинения в сношении с врагами внутренними. Разъяренный Фукье-Тенвиль приказал арестовать обоих защитников прямо в зале суда. Снова зачитали обвинительный акт, а председатель Эрман заявил, что «природа и разум, столь долго подвергавшиеся оскорблениям, теперь удовлетворены: равенство восторжествовало! <���…> Антуанетту обвиняет французский народ. Все политические события, случившиеся за последние пять лет, свидетельствуют против нее». После недолгого совещания присяжные согласились со всеми пунктами обвинения и с требованием обвинителя «приговорить вышеозначенную Марию Антуанетту Лотарингскую эрцгерцогиню Австрийскую, вдову Луи Капета к смертной казни». Это произошло 16 декабря 1793 года в четыре часа десять минут. Как вспоминал Шово-Лагард, королева спокойно выслушала приговор, не выказав ни малейшего признака страха, негодования или слабости. «Приговор сразил ее. Спустившись по ступенькам, без единого слова и жеста она пересекла зал, словно ничего не видела и не слышала; но, проходя мимо зрителей, гордо подняла голову».
В ожидании часа казни Марию Антуанетту поместили в зал, куда за узниками обычно приходил палач. Попросив у привратника перо, чернила и бумагу, она написала письмо Елизавете: «Вам, сестра моя, пишу я в последний раз. Только что меня приговорили к смерти, но не постыдной: она позорит только преступников, меня же она соединит с вашим братом; невиновная, как и он, я надеюсь выказать такую же твердость, какую выказал он в последние минуты своей жизни. Я спокойна, и совести моей не в чем меня упрекнуть; я лишь сожалею, что мне придется покинуть своих несчастных детей; вы знаете, что я жила только для них; а вы, моя добрая и нежная сестра, вы, всем пожертвовавшая, чтобы остаться с нами, в каком положении я оставляю вас! Из защитительной речи на суде я узнала, что мою дочь разлучили с вами. Увы! Бедный ребенок, я не решаюсь писать ей, она вряд ли получит мое письмо; я даже не знаю, дойдет ли это письмо до вас. Передайте им обоим мое благословение. <���…>
Пусть сын мой никогда не забывает последних слов своего отца, которые я повторяю специально для него: пусть он никогда не пытается отомстить за нашу смерть. Я должна написать вам о вещах, прискорбных для моего сердца. Я знаю, сколько горя причинил вам этот ребенок; простите его, дорогая сестра, подумайте о его возрасте и как легко ребенку внушить то, что хочешь и чего он не понимает. <���…> Я умираю в католической вере, апостолической и римской, в вере моих отцов, в которой была воспитана и которую всегда исповедовала. <���…>
У меня были друзья; мысль, что я расстаюсь с ними навсегда, и их несчастья заставляют меня горько сожалеть, и я уношу эти сожаления с собой в могилу. Пусть они хотя бы знают, что я думала о них до последней минуты своей жизни. Прощайте, моя добрая и нежная сестра, и да попадет это письмо к вам! Не забывайте меня. Обнимаю вас от всего сердца, так же как и моих бедных дорогих детей. Боже! Как больно расставаться с ними навеки! Прощайте! Прощайте!»
Читать дальше