Елена Морозова: Мария Антуанетта

Волнующая церемония завершилась, и Мария Антуанетта, ставшая «настоящей дофиной Франции», снова нырнула в людское море, где чувствовала себя как рыба в воде. Природа словно создала ее быть королевой: благородная красота, величественная походка, горделивая осанка внушали всем неизъяснимое почтение. Несмотря на волнения и усталость, она держалась с достоинством, всем улыбалась, была исключительно приветлива и сумела завоевать сердца не только короля и придворных, но и всех французов, что прибыли в Версаль приветствовать ее. Всех, кроме собственного супруга, продолжавшего отмалчиваться или отделываться незначительными репликами.

День свадьбы завершился грандиозным пиршеством, начавшимся в десять вечера и затянувшимся за полночь. Когда торжество подошло к концу, едва державшихся на ногах от усталости дофина и дофину отвели в супружескую спальню, где, собственно, должно было произойти главное событие, ради которого затевался этот брак, — зачатие наследника, слияние крови двух великих династий: Габсбургов и Бурбонов. В спальне молодых не сразу оставили одних. Сначала архиепископ Реймсский благословил брачное ложе, затем Людовик XV лично передал дофину ночную рубашку, а герцогиня Шартрская вручила ночную сорочку дофине. Потом молодых подвели к брачному ложу и задернули занавески. Когда они легли, занавески снова открыли, и толпа знатнейших придворных, убедившись, что молодые на месте и готовы совершить то, чего все от них ждут, наконец удалилась, оставив замученных этикетом молодых наедине. Неудивительно, что этой ночью между ними ничего не произошло. Юные, неопытные, толком не знакомые, смертельно усталые — о какой любви могла идти речь? Ряд авторов пишут, что Людовик и вовсе покинул супружескую спальню и отправился спать к себе. Не исключено, ведь он изначально был настроен против «австрийской жены», а та была слишком юна и неопытна, чтобы его разубедить. В огромном дворце ничего нельзя утаить, и утром сразу пополз слух, что «брак не свершился». Кто пустил его? Неизвестно. Впрочем, если вспомнить о бессчетном количестве прислуги, к которой знать относилась как к необходимой мебели, не считая нужным ничего от нее скрывать, становится понятно, как интимная жизнь сильных мира сего делалась достоянием гласности. А многие любопытные еще и подкупали слуг, дабы те сообщали им сведения о своих господах…

На следующий день состоялось представление дофины, а вечером — приуроченное к свадьбе открытие Королевского театра. Устав от непривычной для него суеты, дофин в своем дневнике записал: «Ничего». День, проведенный без охоты, будущий король Франции считал пропащим. К счастью, на третий день торжеств не планировалось, и дофин, не попрощавшись, сбежал на охоту. Возможно, он хотел разбудить жену, а может, даже и предложить поехать вместе с ним, ведь тогда он наконец смог бы — как обещал! — поговорить с ней, ибо говорить об охоте он мог часами. Но, скорее всего, он испугался, что ему откажут, об отказе узнают и он станет предметом насмешек. Дофину было всего шестнадцать, нелестные отзывы о нем, без сомнения, до него долетали и причиняли немалые страдания, отчего характер его отнюдь не делался лучше.

Воспользовавшись отсутствием молодого мужа, мадам де Ноайль приступила к ознакомлению дофины с придворным этикетом, благодаря которому двор напоминал отлаженный механизм, где каждое колесико имело свое место и совершало свое движение. Придворные наделялись привилегиями (например, стягивать с короля сапоги после охоты или подавать стакан воды королеве), за которые держались прочно, не уступая их никому. Чем знатнее придворный, тем больше прав находиться рядом с королевской особой. Борьба за приближение к королевской особе являлась формой борьбы за власть. В Версале королевские особы с первой минуты пробуждения начинали жить на публику. Утреннее одевание, равно как и вечернее раздевание — церемонии публичные, и те, кого допускали присутствовать на них, считались лицами привилегированными: ведь они первыми узнавали, в каком настроении встал король или королева, имели возможность первыми — а потому под нужным соусом — подать монархам свежие новости и сплетни. Трапезы королевских особ — тоже мероприятие публичное, но в отличие от пробуждения и отхода ко сну, не только для «своих», но и для «людей с улицы»: прийти поглазеть на вкушающих пищу монархов мог любой. И приходили, и толпились в коридорах и переходах дворца, дабы потом у себя в лавке или мастерской рассказывать, как король ест котлетку, а королевские тетки вкушают десерт. Впрочем, юного Людовика присутствие зрителей не волновало, он всегда ел с аппетитом, в то время как Мария Антуанетта едва притрагивалась к блюдам. По утрам чашечку любимого шоколада или кофе дофине приходилось выпивать в окружении нескольких лакеев, королевского врача и кого-нибудь из придворных. И так во всем. Мадам дофина изъявила желание принять ванну? В спальню тотчас приносили большую медную ванну в форме сапога, наполняли горячей водой, и несколько придворных дам и горничных, выстроившись вокруг, ожидали окончания купания, чтобы в согласии с этикетом осушить дофину полотенцами. А когда мадам дофине требовалось справить малую нужду, ночной сосуд приносила специально приставленная к сему предмету придворная дама. Дофина не могла ничего взять сама, ибо обязанность передать ей тот или иной предмет являлась привилегией, которой никто не намеревался ни с кем делиться.