Лео Бретхольц - Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе

Я был голоден и съел бутерброд, который положила мне в дорогу Рашель. На дне пакета я нашел записку от Анни. «Мысленно я с тобой», стояло там. Она желала мне счастья и выражала надежду на будущую встречу. Я вспомнил прошедшее утро, вспомнил, как Анни рисковала собой ради меня. Душа моя разрывалась на части, и я все пытался представить себе ее лицо. Я шел около часа, когда услышал позади приближающуюся повозку. Молодой фермер ехал в направлении Баньера.

— Откуда идете? — спросил он, когда я залез в повозку. Он был в берете, во рту у него на месте переднего зуба зияла дыра.

— Из Лурда, — соврал я. К счастью, по пути к городу он не задал больше ни одного вопроса.

Поздним утром я добрался к Спирам. Большие железные ворота на двух бетонных колоннах вели в сад. Вспоминая, как мы по ночам слушали здесь радио, я надеялся, что Спиры приютят меня хотя бы на короткое время.

Соседка Спиров мадам Леруа, француженка, католичка, живущая вместе со своим четырехлетним сыном, была порядочным человеком. Ее муж был военнопленным. Я позвонил к Спирам, ожидая увидеть за дверью дружеские лица.

Спира, появившийся в дверях вместе с дочерью, весело вскрикнул, увидев меня, и уже в следующее мгновение предложил остаться у них. Да, сказал я. Мне было не до церемоний. Спира жил вместе с женой Хелене и двумя дочерьми Решой и Сюзи. У них жила также сестра Хелене Бине, частично парализованная после родов сына Хенри, которому было сейчас только полтора года. Бине и ее муж находились в лагере для интернированных, когда получили известие о выездной визе. Но у беременной Бине случился инсульт, и она впала в кому. Малыш все же родился, но парализованная Бине путешествовать не могла. Ей разрешили жить у Спиров, и было решено, что ее муж поедет в Америку в надежде, что позже сможет жену с ребенком забрать к себе.

Пока же я ночевал на чердаке квартиры мадам Леруа, а дни проводил у Спиров. Спира каждый день приносил газеты, и я их читал. Иногда удавалось даже раздобыть книги. Порой мы играли в джин-рамми, по вечерам вместе ужинали, а потом слушали радио. Реша и Сюзи ежедневно массировали парализованную левую руку Бине. Мы всё ждали и ждали, устав от ожидания, и не знали, как долго еще нужно ждать и чего мы, собственно, ждем.

— Не вздумай выйти из дома, — сурово сказал Спира, почувствовав мое нетерпение.

Он был высокого роста, с редкими волосами и очками в темной оправе. От волнения его голос повышался, а нос нервно подергивался. С его мнением в семье считались. Дочери знали это, и я учился поступать так же.

Спиры были дружной семьей. Озорная четырнадцатилетняя Сюзи часто от души смеялась, а семнадцатилетняя Реша была задумчива и прилежна. Их мать, хрупкая седовласая женщина, выглядела грустной и рассеянной, но расцветала, взяв на руки сына Бине Хенри. Я завидовал их близости и спрашивал себя, кто заботится о моей собственной семье в Вене, да и в Вене ли они еще или уже отправлены туда, где ни я, ни дух моего отца никогда не сможем их найти.

Я не слышал о них с февраля, когда получил фотографию Дитты к своему дню рождения, а сейчас уже был сентябрь. По радио продолжали сообщать о депортациях на восток. Я смотрел на фото и вспоминал, как она стояла у больничного окна, когда я видел ее в последний раз. Я думал о маме. А вдруг и ее бросили в поезд, идущий на восток?

Однажды Спира рассказал о друге, который мог достать удостоверение личности. Движение Сопротивления изготовляло их так быстро, как только могло, поскольку новости из лагеря в Дранси становились все хуже.

— И куда же мне идти, — спросил я, — даже если бы у меня было такое удостоверение?

Спира пожал плечами. Куда идти во время войны? Нужно всегда опережать на шаг своего преследователя. Опасно сейчас везде, но, возможно, кто-нибудь из Сопротивления что-нибудь придумает. Потом он назвал знакомое мне имя: Альберт Гершкович, певец; он тоже пытается получить удостоверение. Затем Спира впервые упомянул Швейцарию.

Через несколько дней у меня было удостоверение личности на новое имя. Вместо Лео Бретхольца я стал теперь Полем Мёнье. Местом рождения вместо Вены стал Страсбург. Мне вдруг снова вместо двадцати одного года волшебным образом стало восемнадцать. Я всегда выглядел моложе своих лет, а теперь мог это официально доказать. Что касается Страсбурга, то, прежде чем делать фальшивые документы, Спиру спросили, могу ли я говорить по-французски. Да, ответил он, но с немецким акцентом. Ладно, ответили Спире. Фамилия же Мёнье была очень распространенной. Вместе с Альбертом Гершковичем, который тоже получил фальшивые документы на новое имя, мы решили направиться в Швейцарию.