Лео Бретхольц - Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе

— Меня зовут Хайнц, — представился солдат, приподнявшись на локтях и повернувшись ко мне. На лице его было множество рубцов, оставшихся, видимо, от угрей. Судя по его произношению, он был с юга Германии.

— Я — Лео, — ответил я, — и я из Вены.

Мы достаточно просто миновали вопрос о фамилиях. Хайнц сказал, что приехал сюда, чтобы посетить друзей своей семьи. У него были светлые волосы и острый подбородок. Он был на короткое время освобожден от армии и предложил мне погулять с ним по городу. Прекрасно, подумал я. Кто стал бы меня, идущего с немецким офицером, задерживать?

— Ты довольно далеко от Вены, — заметил он.

Когда мы гуляли по мокрым улицам Трира, я вспомнил мамины слова об осторожности. Я решил рассказать ему только половину правды.

— У меня в Люксембурге тетя, и она пригласила меня к себе, — сказал я. — Здесь я жду своего дядю, который должен заехать за мной. Он приедет в Трир по делам в субботу или в воскресенье.

Хайнц казался приличным парнем. Мы дошли до книжного магазина, в котором было полно книг по национал-социализму. Книги на другие темы практически отсутствовали.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Хайнц.

Я пожал плечами, мне не хотелось дискутировать о национал-социализме. Мы пошли обратно в монастырь. Юные школьницы, завидев форму Хайнца, кокетливо хихикали, но он, казалось, этого не замечал. За ужином мы сидели рядом. Во время еды снова царила тишина. Вечером мы улеглись в кровати, и когда Хайнц уснул, я встревожился. Он громко бормотал что-то во сне. Слов было не разобрать, но я спрашивал себя: что будет, если я тоже начну говорить во сне. Вдруг я скажу что-нибудь, что меня выдаст? Хайнц был мне, в некотором смысле, родным по духу, но кто знает, как он отреагирует, если узнает, что я — еврей.

Утром для меня была почта: открытка из Люксембурга, которую я с таким нетерпением ждал. Мой час пришел.

«Лео, — стояло там, — встречаемся в понедельник вечером, в 21:30, перед монастырем. Пожалуйста, без чемодана. Беккер».

Беккер — мой проводник на свободу, через два дня.

Опять шел дождь. Сообщение Беккера было однозначно: никаких чемоданов. Возможно, это означает, что река слишком глубока. Дождь лил как из ведра, и пересечь реку с чемоданом было невозможно. Что-ж, тогда возьму только портфель.

Когда во второй половине дня вернулся Хайнц, я как раз обдумывал, не попросить ли его о помощи. Хайнц был у зубного врача, где ему поставили пломбу. Если бы он пошел к зубному врачу в армии, сказал он весело, зуб бы ему просто выдрали. В армии нет представления о тонких умениях — если возникает проблема, ее необходимо ликвидировать. Он смеялся над такой тупостью. Мы смеялись вместе. Вечером, когда мы снова лежали в кроватях и болтали, я решился довериться ему.

— Меня заберут в понедельник, — сказал я. — Значит, завтра я ночую здесь последний раз. Можно попросить тебя об одном одолжении?

Я думал попросить брата Иоханнеса, но мне не хотелось подвергать опасности учреждение, которое приняло меня в трудной ситуации.

— Не мог бы ты отправить мой чемодан вслед за мной? — спросил я. — Я оплачу почтовые расходы.

Я придумал объяснение: машина моего дяди слишком мала и уже загружена его собственными вещами. Я дал Хайнцу десятимарковую купюру, что было более чем достаточно для оплаты посылки. Хайнц планировал задержаться в Трире еще на две недели, и я мог просто прислать ему свой адрес из Люксембурга.

В субботу дождь немного утих. Я все еще надеялся пересечь реку вброд, по пояс в воде. Мы с Хайнцем пошли в город на рынок и пообедали в маленькой гостинице. Нам было хорошо вместе. Когда мы возвращались в монастырь, дождь опять усилился. Следующей ночью мне приснилось, как я плыву через реку в другое, более безопасное, место.

Лео, будь осторожен в воде!

Когда я открыл глаза, дождь лил не переставая. Хайнц уже встал, и я слышал, как в ванной, расположенной в другом конце спальни, течет вода. Пока он мылся, я потянулся к чемодану, достал талес и тефилин, чтобы переложить их в портфель. Но я колебался. Если вода в реке поднимется слишком высоко, то эти религиозные предметы могут погибнуть. Но что, если я их оставлю, а Хайнц вдруг вздумает открыть чемодан и натравит на меня власти?

Оставь их здесь, сказал я себе. Доверься этому парню. Немецкие солдаты гордятся своим чувством чести. Однако мама умоляла меня всегда держать эти вещи при себе, поэтому я положил их в портфель, а в чемодане оставил только маленький молитвенник, которого, впрочем, уже было достаточно, если бы Хайнц его нашел.