Базыр Вампилов - От Алари до Вьетнама

Когда Буглан и Самбар шли рядом, он доставал ей только до плеча, и она поглядывала на него сверху вниз.

Летом Буглан с сыном Базыром обычно жили в зимнике, а Самбар — в летнике и наслаждалась полной свободой. Она была моложе мужа лет на двадцать. Когда Буглан, находясь в основательном подпитии, ругал ее, вспоминая все ее похождения, она брала его за шиворот и запирала в дровяном сарае. Там он визжал как поросенок, что, впрочем, не производило на Самбар никакого впечатления. Она выпускала пленника лишь рано утром, перед дойкой коров.

Особенно часто ее навещал Жаргил Мотроев, молодцеватый парень, родственник мужа. Он постоянно батрачил у Буглана, но находился на привилегированном положении. Жаргил даже перестал ходить на сходы. Если же он появлялся там, то за ним сразу приходила Самбар и уводила домой…

Буглан и его жена долго спорили, кого из гостей принять в юрте, а кому поднести угощение на улице.

Самбар кричала:

— Пустить батраков?! Да у них не то что овцы, даже собаки несчастной на дворе не сыщешь! Что ж, они будут сидеть рядом с нами? Не выйдет!

Однако, когда гостей стали приглашать в юрту, среди них все же затесался один батрак. Но Буглан его заметил, и парня тут же вышвырнули из юрты.

Тут-то и вступился за него мой дед, который только что вместе с отцом вернулся с зимника. Я уж как-то говорил, что он всегда горой вставал за бедняков, но особенно доставалось от него зачинщикам драк.

Дед вытащил Буглана на улицу. Но за ним с топором в руках выбежала Самбар. Не успел дед увернуться, как она обухом с размаху ударила его по левой руке. Друзья повели его в ближайшую юрту, женским головным платком обмотали перебитую руку, подвесили на широком кушаке и отвезли в больницу в Черемхово. Руку пришлось ампутировать по локоть. После этого дед уже не вставал с постели. Лечение обошлось очень дорого. Отец, чтобы покрыть расходы, продал корову.

Буглан с женой, стремясь оправдаться, начали распускать слухи о том, что мой дед — завзятый хулиган, что он и раньше частенько врывался к ним в дом и избивал хозяина. Он-де бездельник, пропойца, промотал все свое имущество и скоро пустит по миру единственного сына. Кроме того, деда обвиняли в том, что он якшается с поселенцами — политическими ссыльными, которые часто собираются в его доме и доме его сына.

Наступил голодный год. Травы не уродились. Особенно постпадали аларские и унгинские буряты. Положение нашей семьи еще более ухудшилось. Обращаться за помощью было не к кому. Только дядя Василий беспокоился о нас и помогал, чем мог, несмотря на то что сам постоянно батрачил.

Дед протянул недолго. Его положили на грубо сколоченной деревянной кровати, с левой стороны у входа в юрту. На нем — пестрая рубаха, на ногах — поярковые катанки с красными точечками и заплатами из сыромятной кожи. Руки вытянуты вдоль туловища, глаза прикрыты, лицо темное. Мать деловито хлопочет вокруг покойника. У изголовья стоят наш родственник Елосой и отец. Оба тихо переговариваются. Никто не плачет. В ногах — дядя Василий. Обращаясь к матери, он говорит:

— Уведи отсюда Базырку, хватит ему тут торчать…

Мать, взяв меня за руку, уводит за перегородку. Отсюда мне слышен голос дяди.

— Ох уж эти мастера! — сердито говорит он. — Не Нашли даже подходящих тесин для гроба… Придется сколачивать из гнилых дранок. Хоть бы заранее предупредили, я бы как-нибудь приспособил хозяйские дранки для такого дела… Ведь он как-никак был главой этого дома! Да и из родственников пришел только один Елосой. Куда это годится! Ладно уж, при случае я им все припомню…

Хмурым декабрьским днем деда свезли на кладбище. Поминки были скромные. Место, где дед лежал на смертном одре, тщательно промыли керосином. Родители боялись, как бы я не заразился. Они вообще возлагали на меня большие надежды и старались уберечь от любой напасти.

Мой отец был не похож на других бурят. Он был высокого роста, волосы его были черны как смоль, а когда он смеялся, на смуглом лице сверкали белоснежные зубы.

Мы унаследовали от отца не только любовь к книге и родному краю, но и большой оптимизм, доброе отношение к людям. А это немало, если учесть, что жили мы в бедности и горя хлебнули достаточно.

Отец никогда не ругался и не повышал голоса. Даже когда сердился, всегда избегал бранных слов. Он был моим лучшим наставником и советчиком, всегда старался хоть чем-нибудь порадовать меня. В этом отношении отец отличался от матери. По характеру они вообще были людьми разными. Отец всегда отмалчивался, а мать говорила не переставая и в сильном гневе не стеснялась в выражениях. Поэтому родственники и соседи старались с ней не ссориться. Особенно доставалось от нее Самбар. Мать славила ее на всю округу. Она всегда защищала отца, меня и дядю от обидчиков, так как была человеком волевым и не знала страха. Находчивая, ловкая, острая на язык, моя мать была к тому же на редкость хороша собой.