Павел Висковатый - М.Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество

Преувеличения мрачности духа побудили Лермонтова около того же времени в «Горбаче-Вадиме» попытаться в прозе выразить то, что не удовлетворяло его в очерках вышеназванной поэмы. Самую поэму, вновь и вновь переделывая, он посвящает Вареньке уже со второго очерка 1830 года. Удаляясь воображением в страну предков своих — в Испанию, Михаил Юрьевич и место действия «Демона» переносит туда же; женщина же, которую любил демон, является в образе испанки-монахини. При этом поэт тушью нарисовал эту испанку-монахиню, придавая ей черты Вареньки.

Любовь Михаила Юрьевича к Вареньке жила и развивалась под разными настроениями. Молодой человек сам себе не мог дать ясного отчета в чувстве своем; то полный восторженной радости, то мрачного отчаяния, ревности или презрения, он и отходил и вновь возвращался к любимому предмету, полный стыда и отчаяния:

Как дух отчаянья и зла,

Мою ты душу обняла,

О, для чего тебе нельзя

Ее совсем взять у меня?

Моя душа — твой вечный храм;

Как божество твой образ там;

Не от небес, лишь от него —

Я жду спасенья своего...

или же, когда его брала досада и подозрение, что Варенька заинтересовалась другим, он восклицал:

Я не унижусь пред тобою:

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай, мы чужие с этих пор...

А затем им опять овладевала досада на себя, и он рвался к ней:

О вымоли ее прощенье,

Пади, пади к ее ногам,

Не то — ты приготовишь сам

Свой ад, отвергнув примиренье.

Думая заглушить любовь к Вареньке иным чувством, увлечением к другим, ему все же приходится сознаваться, что другой он любить не может: «Я не могу другой любить», что «у ног других не мог забыть он блеск ее очей!» Когда же Вареньку окружали поклонники, и ему, мрачно наблюдавшему за ней в углу залы или гостиной, она бросала взор любви и приязни, наполнявшей светлой надеждой все его существо, он торопился писать ей менее пасмурно:

Не верь хвалам и увереньям,

Неправдой истину зови,

Зови надежду сновиденьем,

Но верь, о верь моей любви!

Твоей любви нельзя не верить,

А взор не скроет ничего;

Ты неспособна лицемерить:

Ты слишком ангел для того.

Так, в постоянных тревогах и надеждах, в волнениях неуясненного чувства, в порывах и увлечениях еще неустоявшегося характера, голодный сердцем, чуткий до всего доступного человеку, проводил Лермонтов свои университетские годы. Неясный для самого себя, опасливый выдать сокровенные струны души, Михаил Юрьевич глубоко затаил привязанность к Вареньке:

Беречь сокровища святые

Теперь я выучен судьбой;

Не встретят их глаза чужие;

Они умрут во мне, со мной.

В таком состоянии переехал поэт в Петербург, в новую обстановку и условия жизни, мало соответствовавшие душевным его стремлениям. Но он так владел собой, что в жизни казался порой ровного характера; всегда был весел, занимался музыкой и рисованием, но скрываемые пыл души и мысли порой давали себя знать в неестественной веселости, в выходках и остротах, которые, заставляя смеяться слушателей, не раз возбуждали недовольство в особенности мелких и самолюбивых натур. Новые товарищи и общее направление столичной молодежи, с которой Лермонтов сталкивался, развивали в нем стороны, которые уже проявлялись и в Москве в похождениях «веселой банды». Друзья его опасались за него и в письмах давали наставления и посылали ему предостережения. Понятно, что образы из дней первой юности меркли.

Но вот через два года после выезда из Москвы, в конце 1834 года, приезжает в Петербург товарищ детства Аким Павлович Шан-Гирей и привозит поклон от Вареньки. «В отсутствие Лермонтова, — рассказывает Аким Павлович, — мы с Варенькой часто говорили о нем; он нам обоим, хотя не одинаково, но ровно был дорог. При прощании, протягивая руку, с влажными глазами, но с улыбкой, она сказала мне;

— Поклонись ему от меня; что я покойна, довольна, даже счастлива.

Мне очень было досадно на Мишеля, что он выслушал меня как будто хладнокровно и не стал о ней расспрашивать, я упрекнул его в этом, он улыбнулся и отвечал:

— Ты еще ребенок, ничего не понимаешь!

— А ты хоть и много понимаешь, но не стоишь ее мизинца! — возразил я, рассердившись не на шутку»...

Скоро, в начале 1835 года, Лермонтову сообщают, что Варенька стала невестой и выходит замуж за господина Бахметева. Это известие сильно возмущает Михаила Юрьевича. Привыкший скрывать свои чувства, он и тут не дает воли негодованию и только, как бы случайно, замечает в письме к Саше Верещагиной: «Г-жа Углицкая сообщала мне также, что M-lle Barbe выходит замуж за г. Бахметева. Не знаю, должен ли я верить ей, во всяком случае, я желаю M-lle Barbe жить в брачном мире и согласии до празднования ее серебряной свадьбы и даже долее того, если только она до времени не восчувствует отвращения»... Однако рядом с негодованием в Лермонтове сильно пробудилась задремавшая было любовь к Вареньке. Шан-Гирей ясно свидетельствует о том. Он рассказывал, как Лермонтов не находил себе места. Он желает потопить муку душевную в светских удовольствиях и рассеянном образе жизни или в литературных занятиях. В последнем случае он, оставаясь верным себе, пытается вверить бумаге волнующее его чувство — изложить событие в художественном произведении. Если бы до нас дошли письма поэта к ближайшим друзьям: А.М. Верещагиной и М.А. Лопухиной, то многое, вероятно, выяснилось бы, потому что ни с кем не был Лермонтов так откровенен, как с этими двумя подругами детства. К сожалению, до нас дошло только одно письмо к Верещагиной, относящееся к этому времени. Мария Александровна же уничтожала все, где в письмах к ней Лермонтов говорил о сестре ее Вареньке или муже ее. Даже в дошедших до нас немногих листах, касающихся Вареньки и любви к ней Лермонтова, строки вырваны. Виной тщательного уничтожения в письмах всего, что касалось Вареньки, был образ действия самого поэта, особенно по отношению к мужу ее, как увидим ниже.