Павел Висковатый - М.Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество

Такой же пир описан в былине „Мастрюк Темрюкович“. Пьет царь, и пьют бояре, и князья, и могучие богатыри. И доносят царю:

А и гой еси, Царь Иван Васильевич!

Все князи, бояре, могучие богатыри

Пьют, едят, потешаются...

Один не пьет, да не ест царский гость дорогой

Мастрюк Темрюкович, молодой Черкешенин.

Этот Темрюкович мог явиться для Лермонтова прототипом удалого бойца Кирибеевича. Он тоже любимый боец и шурин царский, как Кирибеевич, принадлежащий к роду Скуратовых, который был в свойстве с Грозным. Темрюкович побивает всех бойцов, что делал и Кирибеевич. Оба они хвастают и глумятся над боязливыми супротивниками. Темрюкович в сборнике Кирши Данилова:

Кричит во всю голову, чтобы слышал Царь Государь:

„А свет ты вольный царь, царь Иван Васильевич,

Что у тебя в Москве за похвальные молодцы, поученые,

славные?

На ладонь их посажу, другой рукой раздавлю“.

У Лермонтова Кирибеевич на просторе похаживает,

Над плохими бойцами подсмеивает:

„Присмирели, небось, позадумались!

Так и быть обещаю для праздника,

Отпущу живого с покаянием,

Лишь потешу царя, нашего батюшку“.

Темрюковича побивает наконец Мишка Борисович, человек роду незнатного, как Кирибеевича Степан Парамонович — сын купеческий.

Перечитывая разные былины в сборнике Кирши Данилова, удивляешься, как Лермонтов усвоил себе склад и выражения народной речи. Видно, он и долго и много изучал их. Тут встречаешь и седельце бранное черкасское, и очи слезные, что выклюет коршун, и описание утренней зари:

А по утру рано ранешенько,

На светлой заре, рано-утренней.

На восходе красного солнышка...

У Лермонтова:

Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной Кремлевской белокаменной,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается...

В былине Кирши Данилова мы встречаемся с именем Настасья Дмитриевна, напоминающим собой Алену Дмитриевну у Лермонтова. Кирибеевич влюблен в нее, но скрывает от царя, что она

В церкви Божией перевенчана.

У Лермонтова Иван Годинович тоже опаздывает со своей любовью. Песня говорит:

Глупый Иван, неразумный Иван!

Где ты Иванушка, перво был?

Ныне Настасья просватана,

Душа Дмитриевна запоручена...

Восприняв в себя дух и лад народной речи, молодой поэт создал чудную повесть из прежнего русского быта. „Гомеровская верность, сила и простота видны в ней“, — так выражается о „Песне про царя Ивана Васильевича, Кирибеевича и Калашникова“ германский поэт и знаток Лермонтова Боденштедт. „Чтобы точнее определить значение Лермонтова в русской и во всемирной литературе, — говорит он, — следует прежде всего заметить, что он выше всего там, где становится наиболее народным, и что высшее проявление этой народности (как песня о царе Иване Васильевиче) не требует ни малейшего комментария, чтобы быть понятной для всех“.

Боденштедт рассказывает также, какое сильное впечатление производило в Германии чтение перевода этой песни. В свое время к русской критике уже Шевырев указывал на то, с каким мастерством Лермонтов умел усвоить себе черты народного творчества и как исторически верно схвачен характер лиц, выставленных им в этом знаменитом произведении; Хомяков приходил в восторг от этой песни. Полагаем, что не скажем лишнего, если заметим, что сохранись из творений Лермонтова одна эта песня — слава и значение его были бы упрочены как в нашей родной, так и во всемирной литературе. Интересной иллюстрацией к настроению поэта в годы, когда он писал свою песню про Иоанна Грозного, может служить рассказ о том, как, побывав зимой 1836 года в Тарханах, Лермонтов устраивает между крестьянами кулачный бой. Бои эти существовали в некоторых великорусских губерниях и на Волге вплоть до середины XIX века. Довольный виденным боем Лермонтов подарил крестьянам несколько участков леса и особенно одарил победителя — молодого парня из Тархан. Видно, поэта занимала картина кулачного боя, как сильно распространенная в прошлом русская национальная потеха. Впрочем, забава эта была известна поэту еще с детских дней. В то время кулачные бои происходили зимой на замерзшем пруду помещичьего сада в Тарханах.

В эту поездку, следуя по совету бабушки через Тамбов, Лермонтов был свидетелем или узнал о происшествии, которое воспел под именем „Тамбовский казначейши“; так и следует именовать это произведение. В печати оно появилось под именем просто „Казначейши“, а не тамбовский, по соображениям цензурным. Слово Тамбов вообще было выброшено и заменено точками.