Дмитрий Володихин - Рюриковичи

Он родился у переяславского князя Всеволода Ярославича, по материнской же линии приходился внуком византийскому императору Константину IX Мономаху. Отсюда и звучное прозвище — Мономах.

Князю Владимиру выпало жить в ненастную эпоху. Ему назначен был долгий век, 72 года — очень много по меркам русской древности! Вся молодость, все зрелые годы князя пришлись на смутное время: Русь погружалась в бесконечный лабиринт кровавых междоусобных войн, а окраины ее терпели страшный урон от степных пришельцев-половцев.

Виднейшие князья Рюрикова рода поделили между собой города и области Руси. В Киеве, на великокняжеском престоле, сидел старший из Рюриковичей, но полновластием он не обладал. В его распоряжении находились громадные доходы от богатейшей Киевщины, сильная дружина да право номинального первенства. Однако действительное старшинство следовало поддерживать силой оружия, умными союзами с влиятельной родней, добрыми отношениями с киевской городской общиной. Великого князя, если он оказывался слишком слаб или же слишком нерасчетлив, могли выбить из Киева ближайшие родственники.

Смерть любого из старших Рюриковичей приводила к переделу богатых княжеских столов внутри семейства. Помимо Киева большой доход сулили Чернигов, Переяславль-Южный, Смоленск, Муром, Ростов и т. д. Право на княжение в любом из этих городов можно было обосновать двумя способами: местом в лестнице старшинства Рюриковичей либо военной мощью. Князья Рюрикова рода в таких случаях не стеснялись скрещивать мечи с племянниками, дядьями, не говоря уже о дальней родне. То один из них, то другой обращался за поддержкой к половцам и приводил их на Русь, вышибая соперников с богатых столов. Особенно прославился по этой части князь Олег Святославич, прозванный «Гориславичем» за лютую привычку «аргументировать» свои претензии с помощью половецких сабель.

Половцы приходили, грабили, жгли, уводили «полон», разоряли крестьян. Не один, не два и не три — десятки половецких походов наносили раны ослабевшему телу Руси. Пришельцы с радостью пользовались княжескими раздорами, то и дело являясь к Киеву, Чернигову, Переяславлю по приглашению русских князей и при почетном «эскорте» их дружин.

Между тем из-под пера Владимира Мономаха выходит поучение, адресованное сыновьям, где он цитирует Псалтирь библейского царя Давида: «Оружие извлекают грешники, натягивают лук свой, чтобы пронзить нищего и убогого, заклать правых сердцем. Оружие их пронзит сердца их, и луки их сокрушатся. Лучше праведнику малое, нежели многие богатства грешным. Ибо сила грешных сокрушится, праведных же укрепляет Господь. Как грешники погибнут, — праведных же милует и одаривает. Ибо благословляющие его наследуют землю, клянущие же его истребятся. Господом стопы человека направляются. Когда он упадет, то не разобьется, ибо Господь поддерживает руку его. Молод был и состарился, и не видел праведника покинутым, ни потомков его просящими хлеба. Всякий день милостыню творит праведник и взаймы дает, и племя его благословенно будет. Уклонись от зла, сотвори добро, найди мир и отгони зло, и живи во веки веков».

А к своему горчайшему неприятелю и убийце сына князю Олегу Святославичу он обращается в письме со словами, исполненными христианской мудрости: «Кто молвит: „Бога люблю, а брата своего не люблю“, — ложь это. И еще: „Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец ваш небесный“… Но всё наущение дьявола! Были ведь войны при умных дедах наших, при добрых и при блаженных отцах наших. Дьявол ведь ссорит нас, ибо не хочет добра роду человеческому. Это я тебе написал, потому что понудил меня сын мой… прислал он ко мне мужа своего и грамоту, говоря в ней так: „Договоримся и помиримся, а братцу моему Божий суд пришел. А мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут перед Богом; а Русскую землю не погубим“. И я видел смирение сына моего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: „Он по молодости своей и неразумению так смиряется, на Бога возлагает; я же — человек, грешнее всех людей“». Владимир Мономах совсем недавно узнал о кончине сына, о том, как другой его сын, вошедший в русскую историю под именем Мстислава Великого, бился с Олегом Святославичем и одолел его. Мстислав, победитель, просит безутешного отца: «Помилосердствуй, да будет мир!» И Владимир Мономах смиряет гнев, смиряет гордыню, сам пишет обидчику: «Помиримся».

Когда, в какое время он пишет эти слова?! Ведь еще недавно кровная месть была разрешена по закону! «Русская Правда» несколько ограничивала ее, но отнюдь не запрещала. Языческий обычай, уповающий на право силы, говорил: отомсти! А христианский, только-только набирающий силу на Руси, требовал иного: прости, откажись от мести! На того, кто шел по второму пути, будь он сколь угодно храбр, смотрели как на человека, проявившего непонятную слабость. Не отомстил? Глупец! Тряпка!