Михаил Герман - Хогарт

И даже «линия красоты и изящества», на которой с фанатическим упорством настаивал Хогарт и которая, на первый взгляд, — самая догматическая и условная мысль трактата, имеет прямую связь с глубокими и важными принципами хогартовского искусства.

Эта линия — наивное и схематизированное представление о разнообразии, как краеугольном камне красоты.

А разнообразие — не есть ли это отрицание системы?

Разнообразие — не самая ли это тесная связь с быстроменяющейся повседневной жизнью?

Системам уже существующим надо было противопоставить нечто, построенное по принятым правилам и вооруженное принятым оружием. И художник написал своего рода «антисистему», говоря языком нашего века, но нарядил книгу, естественно, в одежды вполне респектабельного трактата.

Однако все эти мысли могут возникать и обсуждаться сегодня. Тогда же противники Хогарта увидели в «Анализе красоты» лишь наглую и разнузданную попытку казаться умнее других и опровергнуть установившиеся взгляды на прекрасное, а заодно и авторитет «конессёров».

Очень немногие художники приняли трактат доброжелательно. Те, кто его понял, увидели в нем опасность. Те же, кто в нем не разобрался, сочли его вульгарным и дерзким.

Одни не поверили, что «Колумбово яйцо» стоит. А те, кто поверил, смертельно оскорбились, понимая, что в глазах Хогарта они такие же глупцы, как испанцы в глазах Христофора Колумба.

Итак, книга вышла в свет. Ее прочли. О ней поговорили. И началась, пожалуй, самая неприятная полоса в жизни мистера Хогарта.

Она была тем более неприятна, что поначалу «Анализ красоты» был принят хорошо. Патриотически настроенные журналисты поздравляли читателей с выходом первого серьезного теоретического труда по искусству, созданного английским автором.

Годы, последовавшие за выходом в свет «Анализа красоты», — нехорошее время в жизни Хогарта. После сосредоточенной тишины проведенных за письменным столом часов он с головой погрузился в работу, ссоры, опять стал браться за разные сюжеты и жанры. И разобраться в душевном его состоянии той поры можно, лишь пред-, ставив себе, как много несхожих и с разных сторон направленных ударов упали тогда на него.

Надо заметить, что «конессёры», обидно задетые Хогартом в «Анализе красоты», были достаточно влиятельной и даже грозной силой, и ссора с ними была предприятием рискованным. Но Хогарт и сам понимал, что вступает в борьбу не просто с «точкой зрения», не просто с банальным любительством, но с врагом принципиальным и имеющим солидную поддержку.

Еще до того, как Хогарт принялся за свой трактат, а именно в 1748 году, общество любителей, так называемое «Сосайэти оф дилетанти» составило проект учреждения Королевской академии художеств. Хогарту, разумеется, было тошно думать о том, что проект этот может реализоваться. Ведь это значило, что появится узаконенный художественный официоз, появится организация, где вкусы ревнителей «старинных картин» станут непреложным правилом, где королевская поддержка будет обеспечена именно тому искусству, которое Хогарт до глубины души ненавидел. Прежде в Англии существовало лишь одно официальное звание для художника — звание придворного живописца (его Хогарт ждал до сих пор с постыдным в общем-то честолюбием). Если же появится Академия, то каждый из к ней причисленных будет задирать нос, академикам станут заказывать в первую очередь картины, платить высокие гонорары и так далее, и так далее…

Правда, Хогарт был достаточно знаменит и мог не сомневаться в том, что, если только захочет, станет членом будущей Академии. Однако он боялся, что там его сопричислят к граверам, а по тем временам это было несколько унизительно. И вообще, полагая себя первым художником Англии — в чем он был совершенно прав, — Хогарт никак не хотел появления какой-то новой Академии, где, конечно, не мог рассчитывать на главное место. К тому же он был достаточно проницателен, чтобы понять: Академия в принципе своем предусматривает консервацию традиций, а никак не их развитие.

Но проклятые «конессёры» не только составили проект Академии, но и ухитрились получить одобрение его у самого принца Уэльского Фредерика, что делало их начинание вполне реальным, а значит, и весьма для Хогарта опасным.

Положение Хогарта было двойственным. Он был слишком тщеславен и самолюбив, чтобы, отказавшись от всяких официальных почестей и успехов, встать в оппозицию к модному искусству, искать удовлетворения только в своей работе и надеяться на признание и суд потомков. Но идти на компромисс с совестью и своими художественными принципами он тоже был не в состоянии.