Эрнст Удет - Жизнь летчика

Аэродром ярко освещен полуденным солнцем. Время отдыха. Все тихо и мирно, как в воскресенье. Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Пилот одноместного истребителя? Пилот-истребитель? Стать тем, кем все мечтают стать? Я не справлюсь, просто не справлюсь. Приходит писарь и приносит пару котелков с кофе. «Ну, господин истребитель», ухмыляется он и снимает крышку. Писари всегда все знают, и когда у них перекур, они становятся словоохотливыми. Я протягиваю ему пачку сигарет. С хитрым, косящим в сторону взглядом он берет три штуки, зажигает одну и начинает.

В это утро звонил начальник штаба из Мюльхаузена. Желал знать, вернулся ли рядовой Удет из-под ареста. Все бросились меня искать пока наконец механики не доложили, что я отправился на бомбардировку Бельфора вместе с лейтенантом Хартманом. Об этом сообщили в Мюльхаузен. «Прямо из-под ареста?», спросил штабной офицер? «Прямо из-под ареста!», ответил капитан. Затем Мюльхаузен отключился. Два часа спустя пришел приказ: «Рядовой Удет переводится в Хабсхаймскую группу одноместных истребителей. „Удачи больше чем мозгов“, пробурчал капитан, кладя телефонную трубку на место. Писарь собирает кофейные кружки. „Ну, удачи, Herr Jagdflieger!“, говорит он и уносится рысью. Когда поднимается солнце, долины начинают нагреваться. Летные курсанты, которые относились ко мне раньше как к отверженному, сейчас собираются вокруг меня. Пилот в Хабсхаймской группе одноместных истребителей? Вот сукин сын!» Они торопятся узнать, как я получил Железный Крест. Я рассказываю им о чем-то возвышенном. Через два дня прибывает моя машина. Быстроходный новый Фоккер. Он выглядит элегантно и колоритно, как настоящий ястреб. Стоящий рядом с ним старый Авиатик I, на котором я летал в 206-й, кажется толстым и неуклюжим как гусь. Половина всех курсантов собирается к моменту моего взлета. «И помните о главном, ребята: как можно больше тренироваться», кричу я им, махая на прощание рукой.

Деревянные колодки из-под колес убраны, рычит мотор Гном, и я взлетаю. Машина кренится вправо. Я всего лишь в каком-то метре от земли. Я дергаю ручку влево, налегая на нее изо всей силы. Но ничего не происходит, абсолютно ничего! Ангар несется мне навстречу с головокружительной скоростью. Треск, какие-то обломки летят у меня над головой… Я врезался в ангар! Какое-то время я сижу не двигаясь, как будто парализованный шоком. Затем я встаю, колени мои трясутся, и выбираюсь из кабины. Я невредим, но от самолета осталась куча обломков. Курсанты и механики бегут ко мне через летное поле. Все видели мою аварию. Бегут даже со стороны казарм и штаба. Они стоят вокруг меня большим полукругом, с любопытством разглядывая машину. Несколько человек подходят ко мне с вопросами, на которые я не могу ответить.

Я стою молча, все во мне трясется. Подходит капитан и долго смотрит на меня. «Итак», говорит он, как будто он ждал что так и произойдет. Я, запинаясь, бормочу что-то: «Ручку заклинило, элероны не работали». «Мы это расследуем», говорит он и кивает старшему механику. Я иду в мою комнату и сижу у окна, уставясь в него ничего не видящими глазами, как будто забыв о том, что произошло. Другие из чувства сострадания, оставляют меня в покое. Вечером становятся известны результаты расследования. Привод пулемета перепутался с тягой дроссельной заслонки и тем самым заблокировал ручку управления. Старший механик приносит фотографию кокпита. Я реабилитирован. Мне дают еще одну машину, но на этот раз это старый Фоккер. На следующее утро я вылетаю в Хабсхайм. На взлетном поле одни только механики, больше никого. Стоит серое, туманное утро.

В Хабсхаймской группе одноместных истребителей четыре пилота. Лейтенант Пфальцер – наш командир, кроме меня в группе также сержант Вайнгартнер и капрал Глинкерман. Мы молоды и живем как принцы в брошенной вилле богатого американца, который сбежал сразу же после начала войны. У нас устанавливаются дружеские отношения. С Вайнгартеном мы вскоре становимся друзьями. В этом – весь Вайнгартен. На третий день знакомства все становятся его друзьями. С Глинкерманом труднее общаться, он какой-то немного отстраненный. Вечером он часто садиться вместе с механиками и курит трубку, уставившись в туман, который поднимается над лугом белыми клубами. Мне кажется, он очень беден и расстраивается из-за этого. Гораздо позднее, когда мне принесли его бумажник, я нашел фотографию девушки, несущейся верхом впереди смеющейся кавалькады. Он никогда не говорит о ней. Кое-кто косится на него когда он расхаживает в небрежно надетых гетрах, из-под которых белеют кальсоны. Но он хороший летчик, один из самых лучших среди тех, кого я знаю. Наши должностные обязанности просты и необременительны. Раз или два в день мы поднимаемся в воздух, но видим противника редко. Декабрьское небо холодно и ясно, земля ломкая от мороза. Если хорошо закутаться и смазать лицо маслом, полет становится даже приятным. Почти как катанье в санках по облакам. Вдали от нас, во Фландрии и в Шампани, там, где идут бои и ежедневно с обоих сторон погибают пилоты, говорят об армиях, уснувших в Вогезах. Это обычно говориться с легким пренебрежением, иногда – с оттенком зависти.