Нил Никандров - Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»

Образ типичного советского академика почти всегда ассоциируется с «заслуженным достатком», многокомнатной квартирой, полированной мебелью, кожаными креслами, дорогим антиквариатом, заказными портретами модных художников, личной автомашиной, поездками на престижные курорты. Ничего подобного в быту члена-корреспондента Григулевича не было, хотя его заработки по тем временам были высокими. Основной доход давали гонорары за издания и переиздания книг, в том числе за рубежом. Деньги никогда не были для Григулевича альфой и омегой существования. Может быть, поэтому он сравнительно легко расставался с ними, давая взаймы, если даже предчувствовал, что долг не будет возвращен.

Близко знавшие его люди удивлялись неприхотливости, аскетичности и равнодушию, с которой Иосиф и Лаура относились к материальной стороне жизни. Они довольствовались стандартной «пролетарской» мебелью и «непрестижным» телевизором советского производства. В квартире было тесно от книг, которые, как вспоминал один из друзей, «все более и более агрессивно заполняли жилое пространство, вытесняя и людей, и вещи, и, казалось, самый воздух. Особенно плотно книги громоздились на рабочем столе Грига и вокруг него — на полу, стульях и табуретках. Они были высшей ценностью в семье». Книги приобретались по академической «квоте», выискивались в букинистических магазинах, поступали по почте от научных коллег Григулевича со всего мира, выписывались по абонементу в Ленин-ке или Иностранке.

В редкие свободные минуты «отставной резидент» был не чужд обычным радостям жизни. Семейный очаг Григулевичей славился гостеприимством и хлебосольством. Коллеги-разведчики и коллеги-ученые, побывавшие в доме у Грига по тому или иному праздничному случаю, единодушно вспоминают, что пиршественный стол был почти всегда уставлен вкусными яствами, изысканными винами и дефицитными водками. Лаура радушно и ненавязчиво потчевала гостей, курсируя между кухней и столовой, снисходительно поглядывая на своего мужа, увлеченного беседой.

По воспоминаниям друзей, Лаура была человеком поразительно сдержанным, скупым в оценках, не склонным к преувеличениям и витаниям в облаках. Кто-то из московских знакомых сравнил ее с классическим маркесовским персонажем «главной женщины в доме», которая по характеру даст фору любому мужику, но при этом выглядит очень женственной. Поклонников у нее было много, и она до преклонных лет пользовалась успехом, не прилагая к этому абсолютно никаких усилий. По словам Надежды Григулевич, «мама всегда оставалась человеком, которого сломить было невозможно даже при самых враждебных обстоятельствах». Это подтверждают и служебные характеристики Лауры — «Луизы», в которых неизменно присутствовала оценка-вывод: «При необходимости может успешно руководить нелегальной резидентурой».

Кое-кто из сочинителей-журналистов для пущей живописности рассказывал об изысканном оформлении пиршественного стола, роскошном фарфоре, серебряных приборах с вензелем «И. Г.», безупречном смокинге и подчеркнуто «дипломатических» манерах хозяина во время «подачи блюд». Но это чистой воды выдумки и фантазии. Застолья «у Грига» были прежде всего предлогом для встреч в товарищеском кругу, воспоминаний, дружеского трепа, розыгрышей и мистификаций, на которые Иосиф был большой мастер. «Отдельно взятые эпизоды» своей авантюрной жизни он рассказывал на подобных «посиделках» по многу раз, и неизменно это были несколько иные истории, с несколько иными героями и несколько иным подтекстом. Своеобразная смесь магического реализма и сюжетного приема из японского кинофильма «Расемон».

Григулевич любил грубоватый мужской юмор, анекдоты с «перчиком», бывал откровенно субъективным в оценке событий и личностей. При всем своем «дипломатизме» и умении обойти острые углы Григ иногда шел на открытый конфликт, невзирая при этом на чины и ранги. Он ненавидел лень, ложь и разгильдяйство во всех проявлениях. Особое возмущение у него вызывали «политические церберы», те, кто «по мандату партии» определял идеологическую зрелость научных и писательских трудов. С особым трудом «пробивал» Григулевич через цензуру биографию Эрнесто Че Гевары. Партийным бюрократам инстинктивно «не нравился» партизанский вождь, который отвергал идеологические догмы и критиковал опасную дремоту правящей верхушки «страны развитого социализма». Нет, компаньеро Че явно не вызывал симпатий у геронтократов в Кремле. Несмотря на это, книга была издана. В этом Григулевичу помогли связи в «партийных кругах» — но не в Москве, а на Острове свободы. Стоило кубинским товарищам проявить заинтересованность в «вопросе», как дело, пусть медленно, со скрипом, но сдвинулось с мертвой точки.