Константин Симонов - Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)

- Чехонин! Возьмите у товарища интенданта второго ранга две гранаты.

"Да, этот все знает, - усмехнувшись над собой, подумал об Иноземцеве Лопатин. - И то, что я беспартийный, и поэтому, значит, не батальонный комиссар, а именно интендант второго ранга, и то, что я рад развязаться с моими гранатами и, стало быть, излишне спрашивать моего согласия".

Чехонин, не вставая с полу, взял у Лопатина из рук в руки гранаты и на бечевках подвязал их к поясу рядом с четырьмя, уже висевшими там. Пересев на полу поудобней, он прислонился головой к коленке Лопатина и снова заснул. Шапка свалилась с его головы, и Лопатин невольно залюбовался на его золотые есенинские кудри. Этот синеокий парень вообще был чем-то похож на Есенина, такого, каким застал его Лопатин, впервые приехав в Москву.

Лопатин не часто думал на войне о своем возрасте, а сейчас подумал. Этому прислонившемуся к его коленям парню было самое большее двадцать два, а спящий, он казался еще моложе. "Женись я раньше и иначе, у меня уже мог быть такой сын", - подумал о себе Лопатин. И спросил у Иноземцева:

- А вам сколько - тридцать три?

Иноземцев кивнул.

- И двое детей, да? - Лопатин имел привычку спрашивать вот так, утвердительно, и часто угадывал.

- Двое. Вам что, всю анкету заполнить или только семейное положение?

- Я же вам заполнял?

- Положим, так, - Иноземцев поднялся. - Схожу посмотрю на погоду! Чехонин, пропустите!

Перешагивая через спящих, он дошел до трапа и исчез, а поднявшийся, чтобы пропустить его, Чехонин, попросив разрешения, сел рядом с Лопатиным.

- Вы, товарищ майор, товарищу капитан-лейтенанту больше про его детей не говорите.

- А что с ними, погибли? - Лопатин с досадой подумал, что без нужды, просто так, взял и ковырнул в чужой ране.

- Нет, в Сибири. Пока он в госпитале лежал, его жена их к своей матери отправила. А сама с ним осталась: пошла санитаркой в госпиталь. А он теперь гонит ее к детям, а она не едет, хочет быть здесь, при нем. Каждый раз, как с операции приходим, ждет капитан-лейтенанта на пирсе. Она к нему, а он ей: "Еще не уехала?.." И мимо... Не может ей простить, что она к детям не едет. Характер на характер. Придем с операции - увидите.

- Красивая?

- Не знаю, не заглядывался, - строго ответил Чехонин.

Через час Рындин вызвал Лопатина наверх. Взошла луна, и качка заметно уменьшилась.

- Кто ее звал, какого хрена она явилась? - мотнул Рындин головой в сторону луны: за шуткой чувствовалась тревога - светлая ночь не благоприятствовала операции.

Было так светло, что Лопатин хорошо видел лица обоих - и Рындина и Иноземцева. Рындина, наверно, за это время выворотило наизнанку. Его толстое лицо стало таким белым, что густые сросшиеся брови казались нарисованными. Иноземцев хмуро сосал трубку, зажав ее ладонью, чтобы не попадали брызги.

Лопатину показалось, что они перед его приходом объяснялись.

- Вот чудак, - кивнув на Иноземцева, сказал Рындин. - Настаивал, чтобы, пока он операцию проводит, я на охотнике в море болтался, прикрывал его.

- И что я тебе за прикрытие? - повернулся он к Иноземцеву. - Пушка на охотнике все равно одна, второй у меня в кармане нет!

Иноземцев упорно молчал, явно не одобряя, что Рындии впутывает в их разговор третьего лишнего.

Но Рындин гнул свое:

- В самом деле, совесть у тебя есть - предлагать мне, чтобы ты воевал, а я при сем присутствовал?

- Я изложил вам свое мнение, - не принимая товарищеского тона, сказал Иноземцев. - Ваше дело приказывать!

- А что еще приказывать? Как сказал, так и будет! - обрубил Рындин.

- Скоро подходим. Разрешите идти готовить людей? - сухо спросил Иноземцев.

- Идите.

Оставшись вдвоем с Лопатиным, Рындин разоткровенничался:

- Видали, что за человек? Хоть бы сообразил, что я в свою последнюю операцию иду, настроения бы не портил! - Он даже сплюнул за борт от обиды. - Себя самого считает природным разведчиком, а если я воюю без постной рожи, со смехом и с песней во весь голос, значит, я уже не разведчик, просто мне везет, что цел! А операций, между прочим, мы с ним провели так на так - по двенадцати. И сегодня и у него и у меня - чертова дюжина.

- А я, назло приметам, считаю число тринадцать как раз счастливым, сказал Лопатин.

- А я об этом даже и не думаю, - рассмеялся Рындин. - Счастливое число - вообще дурость! Счастливый человек - другое дело... Вот вы, например, счастливый человек. Сегодня здесь, на Ледовитом, а какой-нибудь месяц назад были на Черном, в Одессе!

Лопатин ответил, что видеть эвакуацию Одессы было не такое уж счастье.