Константин Симонов - Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)

- Жалко, зеркала нет, - сказал Ковтун. - Мне сейчас показалось, что ты седой, ей-богу.

- Поседеешь! Комдив звонил с дороги, я ему доложил, что Мурадов тяжело ранен, а он меня знаешь как обложил!

- За что?

- Что я ему в Одессу, в штаб армии, не сообщил. А я звонил, но его с Военного совета не вызвали. Я объясняю, а он орет: "Ты не адъютант, а шляпа! Если бы дозвонился, я б из штаба заехал в госпиталь, а теперь возвращаться поздно".

- Жалко Мурадова, - сказал Ковтун, помолчав.

- Я думал, чего пооригинальней скажешь, - отозвался Яхлаков. - А то все жаль да жаль. Позавчера тебе Халифмана было жаль, вчера Колесова, сегодня Мурадова. Меня тебе тоже жаль будет, если убьют?

- Трепач ты, - вместо ответа сказал Ковтун.

- Трепач или не трепач, а вот предсказываю, что комдив тебя вместо Мурадова назначит. Велел тебе спать не ложиться - как приедет, явиться к нему. Спрашивается - зачем?

- Ну и трепач, - равнодушно повторил Ковтун. - Мало ли зачем...

- А вот посмотрим, - сказал Яхлаков.

- Брось трепаться, - отрезал Ковтун.

- Ну, а кого? - спросил Яхлаков.

Но Ковтун не был склонен обсуждать этот вопрос.

- Левашов, когда про Мурадова звонил, сильно переживал.

Говорит по телефону, а сам плачет.

- Левашов? - недоверчиво переспросил Ковтун.

Он попытался представить себе плачущим батальонного комиссара Левашова, но не смог.

- Завтра в девяносто пятом операция намечалась, - сказал Яхлаков, которому наскучило молчание.

- Ну и проведут...

- А с кем? - Яхлакову хотелось вернуться к прежней теме, но Ковтуна было не так-то просто сдвинуть с места.

- Кого назначат, с тем и проведут. Комдив из-за этого операцию отменять не будет.

- Мне Таня говорила, - сказал Яхлаков, - что позавчера, когда нас тут обстреляли, полковой комиссар себе ужин прямо в блиндаж потребовал.

- Ну и что?

- Что "ну и что"? Накрыла ужин салфеткой да и понесла ему через улицу, а он в блиндаже салфетку поднял и глядит, не залетел ли ему в простоквашу осколок.

- Врешь ты все, - сказал Ковтун, считавший неположенным вслух осуждать даже то начальство, которое ему было не по душе.

- Кажется, едет... - прислушиваясь, сказал Яхлаков. - Просил комдива, чтоб взял с собой в Одессу. Отказал: "В штабных передних штаны протирать и без тебя протиралыциков хватит. Лучше, говорит, расширь свой кругозор, книжку почитай..." Я ему говорю: "Ничего, я после войны почитаю". "Ну и дурак", - говорит.

- Ну и правильно, - охотно согласился любивший чтение Ковтун.

- Точно, едет! - сказал Яхлаков и пошел навстречу.

Полуторка, громыхая на колдобинах, вынырнула из-за угла и остановилась. Ефимов вылез из кабины и прошел в дом.

- Где Ковтун? - спросил он Яхлакова, вешая на гвоздь фуражку. Предупредил?

- Вызван, товарищ генерал.

- А как с Мурадовым? Не догадались до госпиталя дозвониться, пока я ехал?

- Никак нет, - ответил Яхлаков. Лицо его стало растерянным.

- Эх вы! Через пятнадцать минут позовите ко мне капитана Ковтуна.

Когда Ковтуы вошел в хату командира дивизии, Ефимов говорил по телефону с госпиталем. Он сердился. Его круглая, бритая голова с прижатой к уху телефонной трубкой была еще багровей, чем обычно. Он сидел, навалившись грудью на стол и низко опустив голову, но, когда Ковтуп вошел, сразу заметил его.

Сердитые раскосые глаза Ефимова уперлись в Ковтуна и сделали ему знак "садитесь!", а сам Ефимов продолжал ругаться по телефону.

- Я, командир дивизии, - говорил он в трубку, - не добился у вашего начальника госпиталя сведений о своем командире полка. Он, видите ли, не знает! А ему положено знать! Если бы полковник My радов командовал здесь, в Одессе, своим полком, как вага начальник госпиталем, весь ваш госпиталь давно плавал бы в Черном море!

- А меня его характер, - перебил Ефимов, очевидно, пробовавшего возразить ему собеседника и еще больше побагровел, - меня его характер нимало не интересует. Вы комиссар госпиталя - и будьте любезны навести у себя в госпитале партийный порядок, независимо от того, какой характер у вашего начальника, хоть трижды собачий... Принесли? - вдруг совершенно другим голосом сказал он. - Ну, слушаю... - Он надел пенсне, придвинул блокнот и взял карандаш. - Подождите, записываю. Благодарю.

Если у вас все - - у меня все. Доброго здоровья...

Ефимов отодвинул телефон, поднял голову и грузно потянулся на стуле. Ковтуп приподнялся.

- Сидите, капитан Ковтун, - сказал Ефимов. - Подвиньтесь поближе.

Ковтун пододвинулся.

- Начальник госпиталя не пожелал дать справку о Мурадове, - сказал Ефимов. - Заявил, что не помнит, поступал ли к нему таковой, а ведь это командир полка, - Ефимов поднял палец и задержал его в воздухе, - фигура огромного значения. Прежде чем попасть в госпиталь, он три войны прошел, нормальное училище, академию. Сколько усилий было затрачено, чтобы создать такого командира полка, как Мурадов, а он не знает, прибыл ли Мурадов к нему в госпиталь или нет и в каком состоянии. Бросаемся людьми, сами себя не уважаем! Позор! Спасибо, хоть комиссар госпиталя - человек, а не клистирная трубка!.. Вот что он мне дал о Мурадове.