Феликс Медведев - О Сталине без истерик

…Понять Сталина можно, только постаравшись проникнуть в его политико-психологический мир и его глазами глядя на положение и перспективы развития СССР. Тогда мы увидим в действиях советского диктатора не манию преследования, не причуды и капризы старика, а железную логику основателя данной системы, его обоснованный страх за ее интегральность, его глубочайшую озабоченность беспечностью его учеников и соратников, его мрачные думы о завтрашнем дне. На XX съезде цитировались слова Сталина, обращенные к его ученикам и полные тревоги за будущее СССР: “Вы слепы, как новорожденные котята; что будет без меня?”

…Сталин был идеален для господства над закрытым обществом – закрытым внутри, закрытым вовне. Жизнеспособность и долголетие такого общества зависели от систематической регенерации ячеек власти сверху донизу – от постоянного вычищения отработанных кадров, от постоянного возобновления армии бюрократов. Порядок Сталина не допускал ни свободной игры сил на верхах, ни гражданской инициативы в обществе, даже самой верноподданнической.

“Генеральная линия партии” была сильна своей ясностью, неуязвимостью, повелительностью. В ее лексиконе не было слова “думать”, а было всем понятное и принятое слово “действовать”! “Думать” – это прерогатива одного Сталина, “действовать” – это задача всей партии. Поэтому и “порядок” был идеальным, и управлять было легко. Война внесла в “генеральную линию” дисгармонию. Люди, прошедшие через войну, от Волги к Эльбе, стали другими.

В глубине души Сталин был согласен с западными остряками: “Сталин в войну сделал только две ошибки: показал Ивану Европу и Европе Ивана”. Советские люди притащили домой бациллы свободы и социальной справедливости: “в Германии скот живет лучше, чем у нас люди”, “у американского солдата шоколада больше, чем у нашего картошки”, “на Западе президенты и министры – обыкновенные грешники, а у нас боги-недотроги”. Надо вернуть этот расфилософствовавшийся, “больной народ” в первобытное довоенное состояние: нужен антибиотик, нужно и новое, полезное кровопускание. Чем раньше это сделать, тем быстрее он выздоровеет».

Для справки:

А. Авторханов родился в 1908 году в чеченском селе ЛахаНевре (Надтеречное). До революции учился в мусульманской школе. В начале 1930-х годов после окончания рабфака в Грозном его назначили директором педагогического техникума, затем заведующим отделом народного образования Чечено-Ингушской автономной области. Работал в обкоме партии.

В 1937 году А. Авторханов окончил московский институт красной профессуры по специальности «русская история», стал преподавателем в Московском государственном институте имени А. Бубнова. За статьи, осуждающие культ личности Сталина, дважды арестовывался как «враг народа», подвергался пыткам и имитации расстрела. В 1942 году освобожден решением Верховного Суда РСФСР.

Пять лет пыток в тюрьмах превратили Авторханова в убежденного антисталиниста и борца с тоталитарным режимом.

В 1943 году перешел линию фронта. Началась пожизненная эмиграция. Труды А. Авторханова по истории СССР приобрели широкую известность. За работу «Сталин у власти» (1951), в которой он, критикуя сталинизм, называл советский строй «политизированной уголовщиной», на родине был заочно приговорен к смертной казни.

Абдурахман Авторханов ушел из жизни в 1997 году в чужой стране, не дождавшись своей реабилитации, похоронен в Мюнхене на мусульманском кладбище. Ему было 89 лет. До последних дней он проявлял интерес и беспокойство ко всему, что происходит на родной земле, в Чечне.

Одно из моих опубликованных интервью со скульптором Эрнстом Неизвестным я назвал строкой Андрея Вознесенского «Я чувствую, как памятник ворочается в тебе…». И впрямь, когда я общался с ним в Москве, Нью-Йорке, разговаривал подолгу по телефону, я ощущал его мощную ауру, а слушая глубокие философские рассуждения Неизвестного, чувствовал себя ребенком, внимающим мудрецу. В яблочко попал Вознесенский, когда написал такие строки о своем друге:

Скульптор Эрнст Неизвестный – гигантская фигура ХХ века, сравнимая с творцами эпохи Возрождения. И по сей день великий мастер не изменил себе, своим намертво устоявшимся представлениям об искусстве, о человеческой и творческой свободе, о диктаторских режимах, о свободе и несвободе человека.