Сергей Семанов: Макаров

Итак, восемнадцатилетний «воспитанник Морского училища Приморской области Восточной Сибири Степан Макаров» был произведен «в гардемарины с назначением на Балтийский флот». Так говорилось в приказе по Морскому министерству от 14 июля 1867 года.

Свою службу в новом звании он начал на винтовом фрегате «Дмитрий Донской». На этом корабле ему (вместе с другими гардемаринами) предстояло совершить длительное учебное плавание. Гардемарины непосредственно на корвете должны были проводить занятия с преподавателями и там же сдавать экзамены для получения офицерского чина.

Итак, он оказывается зачисленным в самое привилегированное военное учебное заведение в столичном городе. Он – гардемарин Морского корпуса. От этого успеха легко могла бы закружиться иная молодая голова! Но только не у Макарова. Его характер, привычки и уже сложившийся образ жизни не изменились нисколько, он остался столь же трудолюбивым и требовательным к себе. Осенью 1868 года «Дмитрий Донской» довольно продолжительное время стоял в английском порту Плимут. Времени свободного было много, Лондон находился в двух шагах, и гардемарины развлекались как могли. А Макаров использовал это время для того, чтобы усовершенствовать свои знания английского языка: для этой цели он даже брал специальные уроки. И достиг успеха – научился свободно разговаривать по-английски. Позднее Макарову приходилось неоднократно и подолгу бывать и в Англии, и в Соединенных Штатах. Он легко и непринужденно объяснялся со своими британскими и американскими коллегами, произносил речи и даже каламбурил по-английски.

В Морском корпусе Макаров провел два года. Это время стало для него периодом большой внутренней работы. Он много думает о своем призвании, о цели жизни, о нравственных проблемах. К счастью, сохранился его дневник той поры. Никогда – ни до, ни после – не вел он столь подробных записей, и никогда эти записи не были столь интимны, как в то время. Внутренний мир молодого Макарова чист, строг и гармоничен. Характер выковывается цельный и сильный. Душевная раздвоенность, скепсис и рефлекторность были органически чужды его натуре.

У него не имелось никаких сомнений в правильности избранного им жизненного пути. Он гордился своим делом и преданно любил его. После сдачи экзаменов в Морском корпусе Макаров получил небольшой отпуск и провел его в семье своего бывшего преподавателя по Николаевскому училищу. Несколько недель он прожил в деревне, в прекрасном уголке Новгородской губернии. Его приняли как родного, отдых его был весел и беззаботен.

Молодой гардемарин ходил по грибы, купался в озере, катал барышень на лодке, вместе со всеми домашними шутил за вечерним чаем... И в это же время писал в дневнике: «...Даже в тихой деревенской жизни, живя в семействе, я мечтаю по временам о море, тут забываются все дурные стороны, как-то: жизнь в маленькой конурке и т. п. Представляется только одна светлая сторона: туго надраенные паруса, марсели в один риф, брамсели, фок, грот, кливера и бизань, педантическая чистота, ловкая, веселая команда, великолепные шлюпки с роскошными парусами, вымытыми лучше дамских манишек, и звонкая гармоническая команда вахтенного лейтенанта: „Бугеля раздернуть, лиселя с правой... готовить“. Что бы я теперь дал, чтобы быть на судне в тропиках и под лиселями обгонять англичанина».

Среди гардемаринов было немало отпрысков самых аристократических русских фамилий. Некоторые из этих юношей получили хорошее образование и воспитание и вообще были людьми широких взглядов и интересов. Так, Макаров близко сошелся с молодым князем Павлом Ухтомским, своим одногодком (впоследствии он также стал адмиралом и оказался младшим флагманом Макарова в Порт-Артуре). Бесспорно, многие из новых товарищей юного дальневосточника превосходили его в смысле гуманитарного образования. Оно и понятно. Где было обрести Макарову хороший вкус, когда и где постигнуть гуманитарные тонкости? Не попадались ему такие учителя на берегах Амура и Камчатки, на островах Курильских и Командорских, и не было там ни музеев, ни античных памятников. И, побывав в Лондоне, Макаров без обиняков записывает в дневнике, что «восковые фигуры мадам Тюссо мне нравятся больше, чем все мраморные статуи».

Не слишком изысканный вкус, что и говорить. Но ведь и то верно, что блестящие образцы античной скульптуры, собранные в Британском музее, есть материал очень непростой для эстетического восприятия. Чтобы насладиться гармонической прелестью кариатид, привезенных с афинского Акрополя, мало обладать хорошим природным вкусом, требуется и кое-какое образование или хотя бы – на первый случай – чья-то умелая дружеская подсказка, Макаров образованием этим не обладал, а воспитателя рядом не нашлось. И вот – восковые экспонаты мадам Тюссо: Наполеон – как вылитый, до последней пуговички, Нельсон – тоже. Занятно, черт возьми! Да разве уж один только Макаров восторгался означенным «музеем»? Да разве мало находилось людей, украшенных самыми роскошными дипломами, которые восторгались этим же не меньше? Только не признавались в том с простодушием наивного гардемарина...