Юрий Лощиц - Кирилл и Мефодий

Так узаконено в мире: повелитель — слуга всем своим подданным, но и каждый подданный обязан сполна отслужить повелителю своему. Таков государев налог: вздохни, даже возропщи молча, но — отслужи. И в преодолении себя уже найдёшь утешение.

Накануне события им скажут, в каком именно из триклиниев Большого дворца нужно появиться. Это воля цесарева и хлопоты тех, кому он поручает подробности протокола. У каждого чиновника — тоже свой налог, своё искусство исполнительности. Вот пусть они и хлопочут о том, какой триклиний предпочтительнее для назначенного события: великолепный Лавсиак, или же Магнавра, удобная для устроения самых важных приёмов, не зря в Магнавре находится и почётнейший из всех — Соломонов трон… Или предпочтут иным дворцам прибрежный Вуколеон, или Кариан, Манганы, Зинон, Дагисфей… или даже пригородный Врийский дворец.

Когда придворному распорядителю в радость все эти упоительные тонкости и прихоти имперского церемониала, то он, значит, — на своём месте и не чает лучшей участи. А Мефодию с Константином не всё ли равно, в какой из триклиниев велят им явиться?! Тревожит лишь предчувствие: для каких ещё особых нужд вызваны, и так не вовремя? Ведь старший, получив назначение на Гору, в Полихрон, собирается туда. (Или уже отбыл в Вифинию и должен срочно возвратиться?) А младший, счастливо разрешив загадку древнего потира, тоже, скорее всего, надеется отъехать на Малый Олимп к брату. И, попутно, попить вод из целебных источников, которыми славится Вифиния. Но вот какая-то ещё в них возникает нужда…

«Вдруг ему другое дело приспевает и труд не менее прежних, — объясняет «Житие Кирилла». — Ибо Ростислав, Моравский князь, Богом наставлен, собрав совет с князьями своими и с моравлянами, послал послов к царю Михаилу, говоря: "Людям нашим, поганства отвергшимся и христианского закона держащимся, нет учителя такого, кто бы нам нашим же языком истинную веру христианскую изложил, чтобы и другие страны, то видя, нам уподобились. А потому пошли нам, владыка, епископа и учителя такого. Ибо от вас на все страны добрый закон исходит "».

« Житие Мефодия » излагает событие столь же сдержанно, хотя в нём прочитываются новые подробности, достойные не меньшего внимания:

«Случилось же в те дни, что Ростислав, князь Словенский, со Святополком прислал из Моравы к царю Михаилу, говоря так: "Божиею милостью мы во здравии пребываем, и к нам приходили учителя многие христиане из Влах, и из Грек, и из Немец, уча нас различно. А мы, Словене, простая чадь, и не имеем того, кто бы нас наставил на истину и смысл объяснил. А потому, добрый владыка, пошли нам таких мужей, которые нам исправят всякую правду"».

Такова причина срочного вызова братьев во дворец. Царь собрал совет, желает видеть и этих двоих. Но не для того, чтобы услышать их мнение о неожиданном посольстве и необычной просьбе. А для того, чтобы довести до них своё уже принятое на сей счёт решение.

« Философ, я знаю, что ты нездоров теперь , — обращается василевс доверительно, без обиняков и почти по-приятельски к Константину. — Но предстоит тебе идти к ним. Такого дела не сможет никто исполнить, только ты ».

В почтительном ответе Константина можно различить куда больше недоумения, чем готовности исполнять что-то подобное, да ещё и немедленно:

« Хотя утруждён телом и болен, но рад был бы пойти к ним, — если только имеют они буквы для своего языка ».

На это император говорит нечто неопределённое, внушительно-обтекаемое, но уже и с оттенком раздражения:

«Если дед мой и отец мой и иные многие искали того, но не нашли, то как же могу и я обрести?»

Философ, чтобы доходчивее объяснить своё затруднение, спрашивает:

«Но кто же может на воде записать Святое Писание? Чтобы имя еретика себе получить?»

На это Михаил отвечает, прибегнув к благообразной подсказке кесаря Варды (брат императрицы Феодоры тоже участвует в обсуждении):

«Если очень захочешь, то всё может дать тебе Бог, как и всем даёт, кто просит без сомнения, — каждому толкающему отверзает».

В « Житии Мефодия » упомянут ещё один довод василевса, припасённый, чтобы поощрить братьев к решимости. Довод этот своей ласково-шутливой простотой, видимо, призван польстить и даже растрогать их. Михаил, как о деле решённом, говорит Философу:

«Взяв брата своего игумена Мефодия, иди же. Ибо вы солуняне, а солуняне все чисто по-словенски беседуют».

Житийные записи о ходе того собрания не могут не вызвать сегодня множества вопросов, в том числе подобных тем, какие возникали у братьев во время самого обсуждения. Просьбу князя со славянским именем Ростислав и его сподвижника по имени Святополк агиографы, как видим, приводят не целиком и не в цитатах, а лишь в пересказах. Неизвестно даже, была ли это грамота, письменный документ, или послы представили ходатайство своего господина только в устном изложении. Вообще всё это — и пересказы княжеских просьб, и их поспешное обсуждение у василевса — волей-неволей воспроизводит атмосферу какой-то взаимной наивности, а то и сказочной бестолковости в духе повеления «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…».