София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

Говорят, Наполеон, увидев Александра, был поражен его красотой. «Это Аполлон!» — воскликнул он. При этом свидании Александр впервые обратился к Наполеону как к императору: до тех пор он считал его лишь главой французского народа.

Плот принадлежал Наполеону. После первых приветствий и взаимного представления друг другу Великого князя Константина и Мюрата, в то время бергского великого герцога, Наполеон пригласил русского императора в предназначенный для совещания кабинет. Александр стал уверять, что он — на своем берегу, Наполеон — что он на своем плоту. Чтобы прекратить эти церемонные пререкания, Александр сказал: «Так войдемте вместе». Так как дверь была очень узкая, оба государя принуждены были тесно прижаться друг к другу, чтобы войти одновременно. Заметили, что после совещания, результат которого стал известен позднее, они вышли из кабинета очень оживленные. Вернувшись на свой берег, Наполеон из любезности к русскому императору велел всей французской армии кричать «Ура!». В ответ на эту демонстрацию Александр дал знак, чтобы его войска кричали «Vive l'empereuer Napoleon!» Знавшие французский язык офицеры исполнили это приказание; но русские солдаты отвечали обычным своим кликом; и оба берега Немана огласились многочисленными, громогласными «Ура!». В течение совещаний, продолжившихся несколько дней, государи делали друг другу визиты. Александр даже несколько раз обедал у Наполеона, который, со своей стороны, не оказал ему этого знака доверия, говоря в оправдание своих оскорбительных опасений: «Я не так добр, как Вы, Ваше Величество, я опасаюсь окружающих Вас лиц». Один только раз ему вздумалось попросить чаю. «Вы — сосед Китая, — сказал он русскому императору, — у Вас, вероятно, прекрасный чай». И когда ему подали чаю, он поднес чашку к губам и затем поставил ее, не отведавши чаю.

Когда император Александр обедал во французском лагере с несколькими лицами из своей свиты, дворецкие вносили золотые блюда и ставили их на стол Наполеона, между двумя рядами гренадер, которые никого близко не подпускали из страха, чтобы не бросили в блюда яду.

Дав свое согласие на континентальную систему, которую Наполеон стремился предписать Европе, как единственное средство борьбы против Англии, державы столь гордой своим неприступным положением и не хотевшей признать славу великого полководца, — император Александр купил Тильзитский мир ценой жертвы, более тягостной для империи, чем несчастная кампания. Страдания целой Европы были для Наполеона безразличны, лишь бы его честолюбие и ненависть нашли свое удовлетворение. Спокойный по отношению к России, которую он подчинил игу своей политики, Наполеон обратил свои честолюбивые взоры на Испанию. В это самое время император Александр принимал в Петербурге короля и королеву Пруссии. Он выказал при этом случае величие, щедрость и великодушное гостеприимство Людовика XIV, проявленные последним, когда он принимал изгнанного из Англии несчастного Якова II с семьей. На границах империи для Их Величеств и их свиты заготовлены были великолепные экипажи и драгоценные шубы; всевозможные удовольствия и самая изысканная роскошь была доставлена им во время этого путешествия. Король и королева Пруссии совершили свой въезд в Петербург в дворцовой карете. Несмотря на сильный мороз, все войска с пяти часов утра были в полном параде. Августейших путешественников ожидали собравшиеся во дворце представители высшего петербургского общества. Рассказывают, что Александр, шедший под руку с королевой прусской, встретил в одной из дворцовых галерей красивую г-жу Н*** [5] Нарышкина. , одетую в простое белое креповое платье; одна лишь гирлянда голубых цветов, так называемых незабудок, украшала ее черные волосы… Дама эта в то время занимала и долго продолжала занимать первое место в сердце Александра, ничем иным, быть может, не привлекая его, как опасным обаянием своей красоты. Напоминая об этой слабости, быть может, слишком хорошо известной, попытаемся, если возможно, не оправдать ее, но доказать, что добродетели Александра загладили ее.

Женившись так рано, и от природы очень страстный, он не мог довольствоваться одной дружбой; сердце его было слишком нежно, слишком доступно опасным впечатлениям любви. Быть может, также гордость более постоянного сердца, оскорбленного в самых нежных своих привязанностях, не позволила Елизавете воспользоваться для привлечения охладевшего супруга всеми средствами, которые мог подсказать ей холодный разум. В то время, как она подавляла свои жалобы и притворялась спокойной, безмятежной, — сколько раз ее заставали в слезах перед портретом Александра, столь любезного, но неверного!.. О! чтобы умалить его вину, отвратим наши взоры от горестей кроткой Елизаветы! Александру, как человеку, свойственны были человеческие слабости! Безукоризненное совершенство несовместимо с человеческой природой. Если Александр в своем частном поведении не вполне достиг его, посмеет ли другой смертный мечтать о его достижении? Но, по крайней мере, никто не обвинит его в попытке соблазнить невинных. Он всегда умел уважать, почитать достоинства и добродетель и всегда избегал огласки. Никогда не расточал он в безумных страстях государственные деньги и никогда не поддавался опасным влияниям. Наконец, он отказался от своих заблуждений в возрасте, когда страсти еще сохраняют свою пагубную власть, — в возрасте, когда Людовик XIV содержал г-жу Монтеспан и красивую Фонтанж, и когда великий король Генрих IV, несмотря на свою слабость, бегал, переодетый в ливрею, за каретой очаровательной княгини Конде.