Борис Соколов - Михаил Тухачевский - жизнь и смерть «красного маршала»

Конечно, Тухачевский рассчитывал, что в первых приграничных сражениях Красная Армия разобьет неприятеля и создаст подходящую обстановку для действий десантников. Но все-таки он переоценивал возможности воздушно-десантных войск оказывать решающее влияние на исход наступательных операций.

В „Новых вопросах войны“ Тухачевский оптимистично провозглашал: „Если французская революция создала предпосылки для появления массовых армий в сотни тысяч бойцов, то социалистическая реконструкция нашей страны, революция, проводимая в технике и производстве, создает предпосылки для столь массовой технической реконструкции армии, какой мир еще не видал“. Вместе с тем, в противоположность Фуллеру и Лиддел Гарту, он считал, что в новых условиях многомиллионная армия вовсе не должна заменяться немногочисленной, хорошо обученной кадровой армией: „Десанты, глубокие прорывы, ведение глубоких сражений — не только не исключают необходимости многомиллионной пехотно-артиллерийской армии, но наоборот, предлагают ее желательной. Эта армия будет всё более и более моторизоваться и механизироваться и тем самым переходить во всё более и более высокий класс боеспособности. Соотношение между старыми и новыми формами организации будет зависеть от того, через какое время возникнет война. Но этот процесс развития пойдет еще более быстрыми темпами во время самой войны“. В этом процессе первостепенное значение Тухачевский придавал „качеству бойца“, утверждая, что „современный боец должен быть высоко культурен, должен обладать способностью к целесообразному и продуктивному использованию передовой техники“. Михаил Николаевич словно абстрагировался от конкретных условий советской действительности 30-х годов, когда основная масса давно уже была приучена жить и работать по шаблону, сидела на карточках (вплоть до конца 1934 года) и боялась сказать лишнего слова, напуганная несколькими волнами террора (Тухачевский не знал, что главная волна еще впереди и его не минует).

Он утверждал: „На одном кадре мирного времени войны выдержать нельзя. А между тем, основав всю свою учебную систему на длительных сроках обучения, а у нас они особенно преувеличены, невозможно быть готовым целесообразно перестроить всю свою методику на короткую по сроку, но высокую по качеству военную выучку. Необходимо найти такие сроки и такие обучения, которые в наиболее целесообразной степени сближали бы условия мирной и военной подготовки командиров… Техническое оснащение Красной Армии точно так же будет опираться на широкие технические кадры страны. Моторизация армии, например, может опираться на обширную сеть автотракторного транспорта, организованного в Цудотрансе, МТС и совхозах. По пятилетнему плану мы можем рассчитывать на значительные кадры автотракторных специалистов“.

При этом Тухачевский не учитывал, какого рода кадры получит армия в случае начала войны. Ведь те же крестьяне и недавние рабочие из крестьян, составляющие большинство в вооруженных силах, были основательно деморализованы быстрой и насильственной коллективизацией, запуганы террором. Ликвидация неграмотности в СССР дала подавляющему большинству лишь формальное образование, но отнюдь не умение полученными знаниями адекватно пользоваться. В этих условиях менее многочисленная, но хорошо обученная в течение ряда лет кадровая армия могла бы принести Советскому Союзу больше пользы, чем многомиллионная масса вооруженных вчерашних рабочих и крестьян. Но ни военные, ни политические руководители страны этого не осознавали.

Главное же, масса советского населения была внутренне несвободна, несвободна в гораздо большей степени, чем даже в нацистской Германии. Ведь гитлеровский режим существовал до начала второй мировой войны только шесть лет, а советский — более двадцати. При Гитлере сохранилось частное предпринимательство, в сферу которого нацисты вмешивались лишь очень ограниченно, и фактически отсутствовал тотальный идеологический контроль личной жизни граждан. Столь авторитетный свидетель, как Вильфрид Штрик-Штрикфельдт, прибалтийский немец, бывший офицер связи при штабе Русской Освободительной Армии и друг генерала-предателя А. А. Власова, в своих мемуарах „Против Сталина и Гитлера“ отмечал: „И нацистский режим стремился к тоталитарной, всеобъемлющей власти, но она еще не достигла дьявольского совершенства сталинизма. В Третьем Рейхе всё же сохранялись какие-то основы старой государственной и общественной структуры; еще не были задушены полностью частная инициатива и частная собственность; еще было возможно работать и жить, не завися от государства. Немцы еще могли высказывать свое мнение, если оно и не сходилось с официальной догмой, могли даже, до известной степени, действовать так, как считали лучшим. Хотя партийное давление и увеличивалось всё более ощутимо (для нас уже нестерпимо), но эта форма несвободы в Германии оценивалась подавляющим большинством бывших советских граждан мерками сталинского режима насилия и поэтому воспринималась всё же как свобода. И в этом была большая разница между нами“. Подобное различие условий в двух странах определило и разное качество человеческого материала, оказавшегося в распоряжении Красной Армии и вермахта, а это, в свою очередь, в большой степени повлияло на соотношение потерь двух армий (не в пользу первой) в ходе второй мировой войны.