Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха

К этому времени советские войска уже переправились через реку Нетце и вступили на территорию Пруссии. Но до Каринхалле война все еще не дошла. Решив защищать свой охотничий замок до последней возможности, Геринг разместил вокруг него целую парашютную дивизию и продолжал возвращаться в умиротворяющий покой своего любимого Шорфхайде всякий раз, когда оставаться в Берлине ему становилось невмоготу.

Здесь в середине февраля его навестил Шпеер. Как всегда, когда он находился в Каринхалле, рейхсмаршал был в своем традиционном охотничьем одеянии, со старинным кинжалом за поясом. Он выглядел уставшим и нездоровым, но пригласил Шпеера войти. Гость хорошо понимал его состояние.

«Гитлер уже давно сделал из него козла отпущения за все неудачи люфтваффе, — впоследствии писал Шпеер, — и на оперативных совещаниях постоянно оскорблял и унижал его. В отсутствие посторонних Герингу доставалось еще больше. Порой Гитлер так кричал на него, что было слышно в приемной, чему я не раз оказывался свидетелем».

В тот вечер Геринг и Шпеер, по-видимому, первый и единственный раз чувствовали взаимопонимание. Роберт Кропп накрыл им стол возле камина, поставив приборы и бокалы из фамильного сервиза Ротшильдов, и Геринг попросил его больше их не беспокоить. Шпеер откровенно и подробно рассказал о причинах своего глубокого разочарования в Адольфе Гитлере.

«Столь же искренне, — написал впоследствии Шпеер, — Геринг ответил, что он меня хорошо понимает и сам испытывает подобные же чувства. Однако, сказал он, мне в этом смысле легче, так как я примкнул к Гитлеру значительно позже и смог внутренне отделиться от него быстрее. Его, Геринга, связывают с Гитлером гораздо более прочные узы — это долгие годы совместной борьбы, триумфа и поражений, — и ему очень нелегко их разорвать — невозможно».

Тем же вечером Шпеер вернулся в Берлин. Несколько дней спустя кто-то сообщил Гитлеру, что Геринг использует парашютистов для защиты Каринхалле, и по его приказу парашютная дивизия была переброшена на позиции южнее Берлина. Теперь можно было точно сказать, что лесному дому Герингов осталось существовать считанные дни.

Где-то в эти же дни у Геринга состоялась еще одна, необычная, встреча, проходившая уже под аккомпанемент советской артиллерии, бившей с западного берега Одера, отчего слегка дрожала мебель и сотрясались стекла. Дело было в том, что в конце января Гитлер наконец дал разрешение на формирование самостоятельной Русской освободительной армии под командованием генерала Власова, которая отныне не являлась частью вермахта, а подчинялась правительству Комитета освобождения народов России. Помимо двух дивизий в эту армию предполагалось включить авиационное соединение, правда пока не имевшее самолетов, под командованием Владимира Мальцева. Однако при всей независимости РОА от немцев Власов не мог присваивать своим офицерам звания выше полковника, и для назначения русского генерала требовалась санкция рейхсмаршала. В связи с этим Мальцев приехал в Каринхалле в сопровождении бывшего военно-воздушного атташе Германии в Москве генерала Ашеннбреннера, осуществлявшего общее руководство русским авиационным соединением, и официального посредника между немцами и командованием РОА оберфюрера СС доктора Крёгера. В состоявшемся разговоре Геринг признался, что он более или менее понимает англичан, французов и американцев, но ни он, ни его коллеги не в силах постичь истинный характер России и русских.

После отвода парашютистов Геринг оставался в своем лесном замке ровно столько, сколько потребовалось, чтобы проследить за упаковкой своих старинных фужеров, ковров, гобеленов и картин и их погрузкой на грузовики конвоя, который должен был доставить все это в Баварию. Потом он застрелил своих четырех любимых зубров, выстроил для прощания своих лесников и, пожав каждому из них руку, сел в автомобиль. За рулем сидел Роберт Кропп, вместе с ним в машине ехали два его адъютанта — полковник фон Браухич и капитан Клаас. Они направились в Берлин, и Браухич впоследствии рассказал, что Геринг ни разу не оглянулся.

Спустя несколько часов после их отъезда саперы из парашютной дивизии, которые уже заминировали дом и мавзолей, опустили штоки на электродетонаторах, и Каринхалле вместе со всем, что он символизировал, содрогнулся от взрыва и рассыпался. После того как парашютисты уехали, уже никто не смог бы даже предположить, что здесь возвышалась одна из самых помпезных феодальных резиденций, которые когда-либо видела Германия.