Лев Маргулис - Человек из оркестра

Ясенявский и ребята говорят, что самое страшное мы пережили. Но страшно, страшно. И правильно сказал товарищ Аркина, что теперь нельзя быть ни оптимистом, ни пессимистом, а нужно быть фаталистом. И верно. Сегодня начиню себя слабительным. Может быть, поможет. Ах! Если бы пережить эту ужасную войну! Сегодня у нас кино: парад на Красной площади 7 ноября [19]41 г. Речь Сталина на площади {316} и речь его 6-го на торжественном заседании Моссовета {317} . Последнюю часть — парад не показали. Жаль. Речь его 6-го передавалась во время воздушной тревоги {318} , когда мы играли на шефском концерте на Маклина у ханковцев, о котором я, кажется, писал. Слабительное чуть-чуть подействовало. Но все-таки плохо. Слушал известия и лег спать. Рубанчик и Прокофьев {319} готовили весь вечер горчицу и хрен. У ребят нет совершенно сахару и конфет. Рубанчик пьет кипяток с какао, который он взял вместо конфет, с кусочком хлеба, смазанным горчицей. Он считает, что сделал открытие, и называет свой крошечный горчичный бутербродец «замечательной конфетой». Обычно он пил кипяток с сен-сеном. Здесь почти все пьют с сен-сеном. <���…> Петя Прокофьев все время что-то мастерит: подгоняет крышки к банкам, тер свой хрен. <���…> Замечателен был скандал Рубанчика с Ясенявским, отодвинувшим бесцеремонно его тарелку с горчицей. Рубанчик стал его выгонять и, когда тот ушел, долго предо мной оправдывался.

23 декабря.

Утром в 8.30 напрасно ждал Нюриного звонка. Как потом оказалось, она мне звонила в 8 час. В 11.30 репетиция. Маленькая. Около 2-х часов ушел домой. Перед и во время репетиции устраивал Ерманка. Домой прошел благополучно. Из жакта дома 4 позвонил Нюре. Долго ждал ее и сообщил, что я уже дома. Ужасно голоден. Ждал ее до 4.30. Убрал немного в комнате. (Она оставила неразложенной вязанку дров.) Полежал, потом встал и затопил, приготовив на столе капусту, которую вздумал тушить. Когда сварил немного макарон, пришла Нюра. Она жаловалась, что больна, и действительно, она мне показалась желтой и распухшей. Я испугался. Она разделась и принялась за дело. Ну и наелся я сегодня. Капусту тушеную (недотушенную на противном комбинированном масле) с макаронами. Она принесла белую сахарную свеклу. Я съел одну. Вкусно. Потом пару морковок. Как только я пришел, искал в столе концентрат каши, но не нашел. Зато я нашел высушенный чеснок. Съел несколько долек. Съел почти все макароны, потом овсяную кашу, большинство которой мне отдала Нюра, потом чай с сахаром. Нюра немного повеселела. Так, как мы живем, живут очень мало народу. Масло льняное я не могу есть. Пришел Шифрин (до нашего ужина). Он все вертится. Нюра дала ему бутылочку льняного масла для лампадки. Рад был, когда он ушел. Был в жакте — опять закрыт. Сегодня мне тепло, сытно и уютно, но голова болит. Перед сном сходил с меньшей болью и несколько б о льшим результатом. Около 10 час. легли спать. Сверх одеяла положил пальто. Боюсь заходить к Купцовым. Видел Наташу и спросил об отце. Она сказала, что плох. У Любы в квартире умер сосед-старик, Соломона товарищ, от голода. Теперь масса таких мертвецов, лежащих по целым неделям. Нечем и некогда их хоронить {320} .

24 декабря.

Ночью просыпался от ужасной головной боли. Но порошков нет. В 5 с чем-то проснулся. Слушал в 6 час. известия, но Чудова, как я ожидал, не взяли {321} и вообще довольно скудно. Если будем жить, то еще терпеть и терпеть. В 7.30 встал. Сегодня стул замечательный, что значит поесть, и, очевидно, свекла и это плохое масло тоже помогли. Это меня еще больше обрадовало. Нюра тоже встала. У нее тоже прошла головная боль. Я расколол несколько полен {322} . Она затопила, согрела щи и сварила макароны, отдав мне остальные с собой. Я поел щей с мясом 2 тарелки, макароны остальные сваренные уложил в банку из-под русского масла и взял тоже с собой. Потом чай. Ушел я счастливый около 10-ти. Зашел в жакт, взял справку и заявил, чтоб повестки отсылались на Радио. По дороге воздушная тревога. Пробежал университет и зашел в открытую дверь 3-х этажного здания напротив, на набережной. Оказалось — это почта. Подождав, написал открытку папе и опустил там же. Вышел курить в коридор. Не успел докурить — отбой. Шел со страхом и снарядов, и упасть, и разбить банку, но все в порядке. Я уже в здании. Здесь я себя чувствую спокойней. Стал укладывать в портфель принесенное. По-моему, в портфеле рылись. Дал Лейбенкрафту и Мише одну свеклу. Благодарили очень. Я ее взял из дома. От 2-й дал Пете и себе отрезал. Остальное обменял с Мишей на ложку какао. Элиасберг заболел и дирижировал Аркин. Молодец. После репетиции немного полежал и пошел в нашу столовую, где прождал час, пока получил блин — сырой и малюсенький. Хочется есть. В комнате все спят. Я съел крабы, принесенные макароны в банке и закусил ириской. Закурил и сел за дневник. Все усиленно поговаривают о предстоящем с 1 января увеличении нормы хлеба и даже продуктов. Сегодня мне теплее и руки не так стынут. Даже тянет позаниматься. А ведь теперь это мое основное занятие и потребность покинули меня. Думаю только об одном: «дожить» — то до увеличения нормы, до января, до… Пережить войну с ее голодом, бомбами и снарядами. А может быть, еще газы будут? {323} {324}