Вячеслав Фетисов - Овертайм

Конечно, можно было поднять большой скандал. Человека выдергивают ни с того ни с сего, арестовывают, везут в суд. Я мог два дня просидеть в тюрьме ни за что ни про что, потому что какой-то человек услышал где-то, что я уезжаю, хотя мне еще плейофф играть. Но мы решили, что, поскольку впереди суд, не надо судью напрасно злить и настраивать против себя. После слушания меня отвезли обратно в Нью-Джерси на тренировочный каток, и только тогда до меня дошло, что могло произойти.

Малкович предъявил иск только мне, ни Ларионову, ни Макарову — у них в командах с этим типом разобрались сразу. Там ему заплатили деньги, хотя он ничего для ребят не сделал, палец о палец не ударил. Но у Игоря и Сергея он хотя бы присутствовал при подписании контракта. В моих делах Малкович вообще никак не участвовал, причем при свидетелях заявил: «Если ты уедешь сам, в чем я сомневаюсь, у меня никаких к тебе претензий не будет». В Москве тогда, в 1989-м, он находился в тесном контакте с сотрудниками Госкомспорта, и потом, на суде, эти бывшие госкомспортовцы участвовали как свидетели с его стороны.

Я попал в длинную, изматывающую все нервы историю под названием американское судопроизводство.

Вскоре начались расспросы по иску, перекрестные допросы: адвокаты Малковича вызывали меня, мои адвокаты вызывали его. В общем, процесс раскрутился почти на два года. Для того чтобы выиграть дело, мне нужно было говорить только правду, а правда заключалась в том, что перед подписанием моего контракта Малкович заявил, что у него финансовых претензий никаких ко мне никогда не будет. Это я должен был доказать в суде. Но еще, на всякий случай, когда я подписывал с «Дэвилс» контракт в Москве, я предупредил Ламарелло о своем соглашении с Малковичем и попросил, чтобы он, генеральный менеджер клуба, выяснил поточнее, поскольку я не знаю законов США, имеет ли силу отказ от договора, когда он на словах, но при свидетелях? Лу мне ответил, раз есть джентльменское соглашение, претензий никаких не возникнет. Я еще раз попросил Лу, чтобы он все проверил, не возникнет ли потом каких проблем? На следующий день Ламарелло сказал, что он разговаривал с Малковичем, они обо всем договорились, никаких вопросов не будет. «А если они возникнут, — сказал Лу, — то будут не твои проблемы, а мои».

Так, совершенно конкретно, Ламарелло высказался при моем адвокате (только после этого я подписал контракт), и это оказалось ключевым моментом, о котором я должен был сообщить суду. Именно в нем заключалась та самая неприятная правда, которую я скрывать не имел права. Пресса в Нью-Джерси начала раскручивать историю так, будто я сужу за свои ошибки всю команду «Нью-Джерси». Хотя рассчитался бы Ламарелло с Малковичем сразу, намного дешевле весь этот процесс обошелся бы ему и мне.

Дело в том, что, как только я приехал в Америку, Малкович прислал письмо с предложением обсудить финансовые вопросы. Еще и двух месяцев не прошло, как я поселился в Нью-Джерси, он послал письмо и в «Дэвилс» к Ламарелло, где просил, чтобы с ним как можно скорее связались и каким-то образом рассчитались.

Чтобы вся эта эпопея была понятна американскому жюри, далекому от советской реальности, мне приходилось подробно рассказывать в суде все эпизоды моей запутанной московской драмы конца эпохи Горбачева с расшифровкой абсолютно непонятного американцам неправительственного учреждения — ЦК КПСС. Процесс начался поздней осенью, хотя я надеялся, что он пройдет летом, во время отпуска. Но это было чисто гражданское дело, поэтому нас поставили в очередь, которая подошла где-то в ноябре.

В 1993 году я хорошо начал сезон, играл стабильно. Но потом начались слушания, заседания, адвокаты, вызовы свидетелей с моей стороны, то есть их приезды из Москвы, опять допросы — и так с утра до вечера. Какой-то сумасшедший дом, в котором постоянно работали два адвоката, о чем-то все время спрашивая меня, телефонные звонки, видеокассеты. Дурдом на протяжении двух недель суда. Я совсем не тренировался, так как должен был находиться каждый день в зале заседания, даже когда допрашивали не меня. По американским правилам полагалось демонстрировать свою заинтересованность в исходе дела и чтобы жюри это видело. Я только выходил играть. Причем не от случая к случаю, а принимал участие во всех играх чемпионата НХЛ, которые в этот период проходили. Если матч в другом городе, то команда, как обычно, выезжала на день раньше, я оставался сидеть в суде и только на следующее утро летел прямо на игру, для этого хозяин «Дэвилс» давал мне свой самолет. Бешеная карусель, к тому же такое «удовольствие», как суд, стоило мне огромных денег. Я даже в мыслях не допускал, что будет, если я еще и проиграю процесс. Приходилось концентрировать все внимание, все детали нужно было помнить назубок.