Лазарь Каганович - Молотов. Второй после Сталина

Как-то уже в августе, в субботу, приехал я из Киева к Сталину на дачу. Он сказал мне, что сейчас прибудут все члены Политбюро и он сообщит им: завтра прилетает к нам немецкий министр иностранных дел Риббентроп. Смотрит на меня и улыбается, выжидает, какое эта новость произведет на меня впечатление? Я тоже на него смотрю, считая, что он шутит: чтобы к нам да прилетел Риббентроп? Что он, бежать из Германии собирается, что ли? Сталин говорит: «Гитлер прислал о том телеграмму, ее передал немецкий посол Шуленбург. В телеграмме стоит: «Прошу Вас, господин Сталин, принять моего министра Риббентропа, который везет конкретные предложения». Сталин добавил: «Вот завтра мы его и встретим».

Завтра — это 23 августа (число я запомнил). Я собирался в тот день поехать на охоту в Завидовское охотничье хозяйство, созданное в Московском военном округе. Над этим хозяйством шефствовал Ворошилов, и охотились там военные. Я никогда прежде там не бывал и впервые туда собрался. Мы с Булганиным и Маленковым сговорились, что втроем поедем туда на охоту. Да и Сталину я сказал, что собираюсь завтра поехать на охоту. Он отвечает: «Хорошо, поезжайте. Я с Молотовым приму Риббентропа и послушаю, а потом вы приезжайте с охоты, я расскажу, каковы цели Гитлера и каков результат разговора». Так мы и сделали, втроем в ночь уехали на охоту. Когда приехали в Завидово, то там уже находился Ворошилов. Следовательно, он у Сталина при встрече с Риббентропом тоже не был. С Ворошиловым оказались и другие военные, вообще много людей. Поохотились мы, погода была чудесной, тепло, сухо, охота прошла очень удачно. Прошу не понимать меня как некоего типичного охотника-хвастуна. Но мне действительно тогда удалось убить на одну утку больше, чем Ворошилову. Почему об этом говорю? Да потому, что везде у нас гремело: «Ворошиловские стрелки». Ворошилов, дескать, стреляет из винтовки и из охотничьего ружья лучше всех. И на самом деле, стрелок он был хороший, но только кампания эта в печати носила очень уж подхалимский характер.

Приехал я с охоты и сейчас же направился к Сталину. Повез ему уток, как говорится, для общего котла. У Сталина должны были собраться все члены Политбюро, которые находились в Москве. Я похвалился своими охотничьими успехами. Сталин был в хорошем настроении, шутил. К охоте он относился по-всякому: иной раз и сам порывался поехать, а иной раз (видимо, в зависимости от настроения, в котором пребывал) резко высказывался против охоты: не с точки зрения людей, стоящих на позициях защиты всего живого, а с точки зрения осуждения пустой траты времени. Да, он сам не ездил на охоту, но сплошь и рядом тратил время впустую больше, чем кто-либо другой из ответственных руководителей страны. Имею в виду трату времени понапрасну за столом, с вином, при бесконечных обедах и ужинах. Порою он нелестно отзывался даже о Ленине в связи с охотой. Всем было известно, что Ленин любил охоту и ездил на нее. Правда, некоторые писали, что Ленин, мол, ездил поохотиться, чтобы встретиться с народом в неофициальной обстановке и поговорить по душам. Конечно, имело место, наверное, и это. Но думаю, что тут не это было главным. Ленину не были чужды человеческие увлечения, и он любил охоту. У него была просто охотничья страсть. Поэтому он ходил на охоту, даже будучи в ссылке, дай в Москве, когда стал Председателем Совета Народных Комиссаров. Он выезжал на охоту отдохнуть. Встретиться же с людьми неофициально мог, не беря в руки ружья и не выезжая за город.

Когда я был секретарем Московского комитета партии, то выезжал на охоту в Раменский район. Не помню сейчас, в какой деревне мне рекомендовали побывать чекисты. Меня встретил егерь, старик высокого роста. Меня заранее предупредили, что он охотился в местных лесах и болотах вместе с Лениным. Мы с ним ночевали на сеновале, и он рассказывал там, как Ленин приезжал на охоту и как они охотились. А утром пошли и мы, но полил дождь, и я понапрасну проходил целый день, ни разу даже не выстрелив. Дичи не было видно, мне же было жалко не того, что я никого не подстрелил: я жалел этого егеря. Он, бедняга, переживал и всячески извинялся, хотя никакой его вины тут не было. Ну это, так сказать, некоторые отступления по охотничьему поводу.

А у Сталина мы собрались 23 августа к вечеру. Пока готовили к столу наши охотничьи трофеи, Сталин рассказал, что Риббентроп уже улетел в Берлин. Он приехал с проектом договора о ненападении, и мы такой договор подписали. Сталин был в очень хорошем настроении, говорил: вот, мол, завтра англичане и французы узнают об этом и уедут ни с чем. Они в то время еще были в Москве. Сталин правильно оценивал значение этого договора с Германией. Он понимал, что Гитлер хочет нас обмануть, просто перехитрить. Но полагал, что это мы, СССР, перехитрили Гитлера, подписав договор. Тут же Сталин рассказал, что согласно договору к нам фактически отходят Эстония, Латвия, Литва, Бессарабия и Финляндия таким образом, что мы сами будем решать с этими государствами вопрос о судьбе их территорий, а гитлеровская Германия при сем как бы не присутствует, это будет сугубо наш вопрос. Относительно Польши Сталин сказал, что Гитлер нападет на нее, захватит и сделает своим протекторатом. Восточная часть Польши, населенная белорусами и украинцами, отойдет к Советскому Союзу. Естественно, что мы стояли за последнее, хотя чувства испытывали смешанные. Сталин это понимал. Он говорил нам: «Тут идет игра, кто кого перехитрит и обманет».