Георгий Мирский - Жизнь в трех эпохах

А что было бы, если бы они победили? Опять — «история не знает сослагательного наклонения», — но все же?

Наиболее правдоподобный сценарий, мне кажется, был бы такой: как и в 91-м году в случае удачи путча гэкачепистов, в 93-м все власти на местах немедленно признали бы новую власть, стоило бы Макашеву объявить с экрана: «Дорогие товарищи, граждане России! Счастлив сообщить вам о великой победе. Антинародный режим ельцинской клики, разграбивший нашу страну и распродававший ее Западу, свергнут. Власть перешла в руки законных представителей народа» — или что-нибудь в этом роде. Армия и силовые структуры сразу же подчинились бы новому президенту Руцкому, заслуженному боевому генералу, герою афганской войны. Уже очень скоро Руцкой с Хасбулатовым предприняли бы попытку избавиться от мавра, сделавшего свое дело, и, опираясь на армию и внутренние войска, разгромить макашевско-баркашевское отребье. Скорее всего, им бы это удалось, хотя и не обязательно. Дело в том, что у «красно-коричневых» было серьезное преимущество: сильная, ясная, боевая, наступательная идеология русского шовинизма, ксенофобии, антисемитизма, весьма привлекательная для немалой части офицерства, находившегося в состоянии озлобленности и фрустрации как вследствие утраты Россией статуса сверхдержавы, так и в результате падения престижа и материального обнищания самой армии. Кроме того, история показывает, что в периоды потрясений именно крайние фракции способны проявить наибольшую энергию и боевитость, теснят и отодвигают умеренных, какими без сомнения выглядели бы Руцкой и Хасбулатов на фоне Макашева и Баркашева. Разумеется, это длится недолго, в конечном счете происходит откат, и экстремисты сходят со сцены, но все это может сопровождаться кровопролитием. Если все же исходить из того, что Руцкой с Хасбулатовым консолидировали бы свою власть, последовала бы борьба уже между ними. В любом случае о стабильности уже не могло быть и речи. Самым опасным для России могло быть то, что нерусские республики Российской Федерации восприняли бы установление нового режима с крайним недоверием, видя в нем торжество русского шовинизма, и взрыв сепаратистских настроений был бы практически неизбежным. К этому времени уже имелся прецедент — дудаевская Чечня, и кто знает, какие еще республики захотели бы как можно больше дистанцироваться от Москвы? Если же говорить о внутренней обстановке, то, хотя ни Руцкой, ни Хасбулатов не подходили на роль фашистского диктатора, тот идейный багаж, с которым они выступали против Ельцина, не мог бы быть просто отброшен в сторону; для того чтобы успешно состязаться с экстремистами, умеренные должны были бы перехватить у них знамя беспощадной борьбы с врагами русского народа — и доказать свою преданность великодержавной идее. Судьба демократических попутчиков, надеявшихся, что защита Верховного Совета от диктаторских поползновений Ельцина будет означать сохранение свободы, завоеванной в 91-м году, была бы плачевной. Уж нечего и говорить о том, какой резонанс победа националистической и антидемократической коалиции вызвала бы на Западе; о кредитах и инвестициях пришлось бы забыть.

А надежды населения на то, что устранение Ельцина будет означать решительный перелом к лучшему, несомненно, обернулись бы жесточайшим разочарованием: во-первых, неизбежная политическая нестабильность исключила бы возможность проведения продуманной долгосрочной экономической политики, и, во-вторых, процесс становления новых имущих слоев, перераспределения собственности, консолидации структуры нового российского капитализма со всеми его безобразиями зашел уже слишком далеко. «Новые русские» уже не могли исчезнуть, раствориться; все те, кто дорвались или мечтали дорваться до обладания экономическими рычагами или просто создать свой бизнес, включая миллионы новоиспеченных коммерсантов, разного рода мелких и крупных дельцов, «челноков» и т. д., ни за что не потерпели бы возвращения к старым порядкам, и власти, чтобы избежать серьезных беспорядков или даже кровопролития, были бы вынуждены смириться с тем, что перемены уже необратимы. Значит, в этом плане, наиболее важном для населения, никаких принципиальных изменений не могло бы произойти.

Суммируя все эти соображения, можно придти к выводу, что поражение Ельцина в 1993 году могло бы иметь только отрицательные последствия для России. Решительность президента в борьбе с мятежниками была оправдана; при всем сочувствии к жертвам осеннего противостояния приходится признать, что, по всей вероятности, число таких жертв было бы несравненно больше, если бы противостоявшая Ельцину коалиция одержала бы верх.