Константин Фишер - Записки сенатора

Очень жалею, что сохранившиеся у меня письма его, может быть, часть — в беспорядке, т. е. без всякой хронологии. Я не могу и восстановить ее, оттого что по большей части они обозначены только днями, а у меня не было привычки, как у князя Меншикова, выставлять на каждой бумаге число, месяц и год ее получения.

В одном письме он благодарит меня за участие к его брату (генерал-адъютанту графу Армфельту, нюландскому губернатору), который был очень долгое время не производим в генерал-лейтенанты; это должно относиться к 1848-му или 1849 году, потому что в этом письме проглядывает досада на то, что и сам министр долго не производился, вероятно, в тайные советники. Оно так резко отличается от тона подобных писем барона Котена, что я выписываю из него почти все из удовольствия выписать.

«Позвольте мне выразить вам горячую и искреннюю благодарность за новый знак дружбы, который вы нам оказали, поговорив с князем М. в пользу моего бедного брата.

Все, что я могу здесь сказать по этому поводу, может вам показаться неуместным, но поверьте мне, я никогда не забуду одолжений, которые вы во многих случаях оказывали мне и моим, и когда я поселюсь в cara patria (дорогое отечество), оставив службу, вдали от света и дел, я вечно сохраню об этом память. Мой брат был первый финляндец, который поступил на службу России во время покорения Финляндии. Все его прежние товарищи, которые так же, как и он, были флигель-адъютантами императора Александра, после смерти этого государя уже генерал-лейтенанты или тайные советники. Не один генерал-майор, моложе моего брата, перешагнул через него, в том числе генерал Эттер. А из всех чувств, которые заставляет нас испытывать наше самолюбие, самое тяжелое, самое мучительное, я могу даже сказать, самое унизительное — это видеть себя превзойденным. Я говорю об этом по опыту, потому что в моей жизни это случалось не раз, и даже недавно, как в Финляндии, так и здесь. Но я всегда старался себя утешить. Говоря себе, что иначе не могло быть и что те личности имеют более заслуг, чем я. Вы согласитесь, однако, со мною, что это плохое утешение».

Всех писем не перебрать; останавливаюсь на одном, где граф является сильно оскорбленным мною. Я помню этот случай. Лангельшельд переврал с намерением слова мои, интригуя против меня в угоду своим соотечественникам. Тоже моя креатура: губернского переводчика, получавшего 140 рублей, я перевел в статс-секретариат 2-м секретарем на 1800 рублей; через год повысил в 1-е секретари с 3000 рублями, и тут он стал интриговать. Я не последовал, однако, правилам Ларошфуко, в 1854 году рекомендовал его в губернаторы, а в 1855 году — Бергу как способнейшего. Берг сделал его начальником финансовой экспедиции и бароном, но этот барон умер от удара, и тем кончились его интриги.

Похороны Бахтина — Характеристика князя Меншикова — Его семейная жизнь — Воспитание сына и дочери князя Меншикова — Внук князя Вадковский — Предсмертные минуты князя Меншикова и его кончина — Доктора Гемилиан и Экк — Рассказ Герстфельда о приключениях одного проекта

Был на похоронах нашего честного Н. И. Бахтина. Эта торжественная церемония навела на меня чувства омерзения и грусти. В доме покойного вокруг его гроба я нашел ряды людей в лентах, с ничтожностью на лбах. Я рассматривал их со вниманием, начиная с председателя с защемленным в глазной орбите лорнетом до хохлатого статс-секретаря, на самодовольной физиономии которого читалось, что он зять статс-секретаря Буткова. Желчный Корф со взором фарисея, бессмысленное лицо Замятнина, дерзкая и надменная рожа Буткова — пред честным гробом Бахтина; не надо было спрашивать ни исследовать, зачем они приехали: это спутники председателя. На кладбище не поехал ни один из этих государственных мужей.

Что сказала бы Европа о нашем Государственном совете, если бы узрела эти типы составных частей его? По газетам они могут казаться столпами Российского государства, как некогда я читал в газетах известие о слухе, будто в Париже соберется международная финансовая конференция, в которой от России будет прислан господин Шигаев, русский финансист. У Большого проспекта остановился Бутков с важностью боярской. Гавриил Степанович Попов, проходя мимо него, поклонился ему в пояс; Бутков протянул ему палец и с необыкновенною снисходительностью сказал ему громко и отрывисто: «Здравствуйте». Жалко то государство, в котором люди такого свойства и такими деяниями могут пролагать себе путь к власти политической, но еще более жаль, когда эти люди смеют уверить себя, что они действительно стоят на своем законном месте.