Александр Воронский - Желябов

— Он изредка бывал у нас; я раза два был у него и всегда заставал за книгами, которыми обильно снабжал его. Он жил на краю города, на углу Гуленой и Дегтярной улиц, в обстановке бедной и чрезвычайно скромной. Два-три стула, расшатанный стол, еле-еле державшаяся, расхлябанная кровать с тюфяком, как блин.

— В денежных делах он поражал своею щепетильностью, доходившей до ригоризма.

Желябов продолжает ходить к рабочим, вести революционные беседы, читать им книги, занимается организацией артелей. В деревне он истощал себя полевыми работами. Не в пример многим своим товарищам-народникам Желябов умел и любил хозяйничать в деревне. Тихомиров сообщает:

— Ему часто и подолгу приходилось живать у себя дома и заниматься хозяйством. Особенно долго прожил он около 1876 г. (года два подряд). Здесь он находился, разумеется, совершенно в своей среде, между родных, знакомых, как свой человек. Хозяйство он любил чрезвычайно и был способен погрузиться в него до макушки. Он и впоследствии не мог равнодушно говорить о своих конях, которых сам выхаживал, о своих полях, о том, как шло его хозяйство. В это время Желябов сложился в здорового и крепкого мужика, с которым очень немногие могли померяться силами. Работник он был отличный, хозяин, говорят, очень хороший. Жена с ребенком жила три нем же, отчасти помогая мужу своими заработками как акушерка.

— Семейные отношения, судя по рассказам Желябова, были у него хороши. Он вообще не считал себя способным привязаться к женщине всей душой. Но жену свою он все-таки любил и очень гордился ее привязанностью. В этим отношении у него, впрочем, совершенно сохранились воззрения среды, из которой он вышел. В жене он видел не поэтическую любовницу, а мать семейства и товарища по хозяйству; а браке у него на первом плане рисовалась опять не любовь, к которой он относился довольно насмешливо, а семейные обязанности, и к этим обязанностям Желябов относился с истошно мужицким уважением… Все это время Желябов, во всяком случае, посвящал общественной деятельности лишь часть своих сил и времени. Он действовал в обществе, в студенчества, в народе, но оставался еще хозяином и отцом семейства, и сыном. По всей вероятности, это происходило оттого, что еще не совсем выработался его характер, отчасти же, может быть, у него не накипело на душе настолько, чтобы кинуться в политику всецело, махнув рукой на все остальное на всю личную жизнь.

Этот образ, видимо, ретуширован согласно народовольческим воззрениям. Желябов любил хозяйство, но едва ли он был хозяином, ушедшим в деревенские дела "до макушки". Помыслы его были сосредоточены вокруг революционного движения. В письме Драгоманову он писал:

— Наступила зима 1875—76 гг. Тюрьмы переполнены народом; сотни жизней перебиты; но движение не унялось; только прием борьбы переменился и на смену пропаганды научного социализма умудренные опытом выдвинули бойцы на первый план агитацию словом и делом на почве народных требований. В то же время всколыхнулась украинская "Громада" и, верный своему основному принципу народничества, замыслили целый ряд предприятий на пользу ридной Украины. В эту зиму вы приехали в Одессу для сборов на "Громаду" и мы повидались с вами вторично… много ли времени ушло, подумаешь, а сколько перемен. Взять хотя бы этот уголок — Одессу. Я видел расцвет тамошней "Громады", ее живые начинания. Медленно, но непрерывно сливались там в одно два революционных потока, общерусский и украинский; не федерация, а единство было недалеко, и вдруг все пошло прахом. Соблазнились старики выгодой легального положения; медлили покинуть насиженные гнезда, и погибли для борьбы славные люди; погибли начинания…

Эти воспоминания совсем не подтверждают, что Андрей Иванович погружался "до макушки" в хозяйство. Занимался он им, разделяя общее настроение революционеров-разночинцев. Кроме того, к поездкам в деревню и пребыванию там его понуждали аресты в городах, шпионаж, жандармский и полицейский надзор. Не надо забывать, что выпущенный из тюрьмы на поруки Желябов находился под усиленным наблюдением.

Не так идиллична была и семейная жизнь Желябова. Тесть его Яхненко отличался характером крутым и несговорчивым и, само собой понятно, нисколько не сочувствовал революционным настроениям зятя. "Жена, Ольга Семеновна, любила "общество", искала "хороших связей", т. е. то, что Желябов от души и от сердца ненавидел. Едва ли Ольга Семеновна являлась и усердной помощницей мужу в его деревенских делах. Белоконский отмечает, что, подчиняясь Андрею Ивановичу и работая с ним на огороде, она иногда ложилась на межу и плакала, вспоминая о рояли. Это сообщение ближе к истине. Не следует также соглашаться легко и с утверждением, это Желябов по-деревенони относился к женщине, ценя в ней прежде всего мать семейства. На женщину люди желябовской среды смотрели обычно глазами автора романа "Что делать", как на свободную помощницу в "общем деле".