Анна Тютчева - При дворе двух императоров (воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II)

22 января

Приехал князь Вяземский. Я видела его у его матери. На вечере у императрицы начали читать рукопись Милютина [101] Вероятно, Дм. Ал. Милютина, изучавшего эпоху Павла I в связи с своей работой «История войны 1799 г. между Россией и Францией в царствование имп. Павла I». о царствовании императора Павла I. Он хочет хвалить его, но в сущности выходит, что он его критикует. Он говорит, что Павел первый ввел систему, которой после него следовали все его преемники, — вмешиваться во все мельчайшие подробности дел, вместо того чтобы поручить ведение их доверенным людям, избранным государем, что он первый взял в свои руки внешнюю политику, приняв за правило руководиться не интересами страны, а внушениями великодушного и рыцарского темперамента, одним словом, что он первый заменил всю правительственную машину личной своей волей, другими словами, сделался деспотом, вместо того чтобы быть государем. Я заметила, что Милютин странно хвалит императора Павла, что эта похвала больше похожа на критику. А императрица сказала: «Мы теперь знаем, по крайней мере, кому мы обязаны теми прекрасными порядками, которые привели нас к тому, до чего мы сейчас дошли. Я спрошу Милютина, воображает ли он действительно, что он оказывает большую честь императору Павлу, приписывая ему начало этой прекрасной системы?»

Я удивилась, что императрица была так откровенна. Эта женщина для меня непостижимая тайна. У нее иногда вырываются слова, которые показывают, что она с полнейшей ясностью понимания судит о людях и вещах ее окружающих, что она видит все недостатки, всю мелочность этой среды, каждое ее слово показывает, что она понимает и ценит ум, и тем не менее она ничего не делает для того, чтобы мнение ее принималось во внимание и брало верх, чтобы были искоренены или ослаблены бесчисленные злоупотребления, накопившиеся повсюду. Если допустить, что к этой осторожности ее вынуждают семейные соображения, что мне едва ли кажется вероятным ввиду ее прекрасных отношений с государем, но если бы это действительно было так, в ней замечалось бы раздражение, уныние, но и этого совершенно нет. Она смотрит на государственные дела очень умно, очень проницательно, дела идут чертовски скверно, а у нее такой вид, как будто это ее совершенно не касается, в то же время она относится к стране вовсе не равнодушно, наоборот. Что же это такое? Недавно один очень умный человек говорил моему отцу, что он имел честь целый час разговаривать с императрицей: «Эта женщина, кажется, очень умна, она прекрасно понимает положение, а также и тех очень посредственных людей, которые ее окружают, но, по-видимому, она делает над собой большие усилия, чтобы не высказывать своего мнения». Впрочем, довольно естественно, что я, которая всегда испытываю потребность высказывать свое мнение очень резко и веду пропаганду с оружием в руках, не понимаю такой сдержанной натуры, какова императрица. У меня, вероятно, очень мало проницательности…

19 марта

Вышел манифест о мире, и в церквах служили молебны [102] Мир был подписан 18 марта 1856 г., в годовщину сдачи Парижа союзникам в 1814 г. . Этот манифест, как и все остальные за время этой войны, написал Блудов. Он удачно составлен, но кого хотят они обмануть и кого им удастся обмануть? Не лучше ли в унижении со смиренным достоинством опустить голову, чем афишировать самоуверенность, которой нет в сердце. В унижении, глубоко и по-христиански воспринятом, уже есть начало возрождения, но увертки никогда ни к чему не приводят. Правду, всю правду, одну правду!..

26 августа

День, назначенный для коронации, наконец наступил. Государь и государыня накануне покинули свою прелестную резиденцию в Останкине, чтобы быть в Москве к 4 часам, к тому моменту, когда первый удар колокола к вечерне должен был возвестить москвичам о приближении великого торжества. Погода была великолепная, оживление и шум на улицах, особенно на кремлевских площадях, были оглушительны. Вечером состоялась всенощная в церкви Спаса За Золотой Решеткой в присутствии государя, государыни, всей императорской фамилии, иностранных принцев и всей свиты. Служба продолжалась очень долго, так как читались еще молитвы последования к причастию. После этого государь и государыня облобызались со всеми членами семьи и, поклонившись нам, удалились к себе для исповеди. В этот день я императрицы больше не видела, но послала ей образа, которые мне прислал один отшельник из Саровского монастыря, чтобы благословить ее к венцу, как это говорится по-русски. Так как образа пришли как раз накануне коронации, я непременно хотела, чтобы они были переданы императрице немедленно. Вечером я получила от нее несколько слов, написанных карандашом, с благодарностью и просьбой молиться за нее. Не могу сказать, до какой степени я была этим тронута.