Григорий Ревзин - Ян Жижка

— Из охраны все, кто только будет до конца сражаться за своего пана, — продолжал пан Алеш, — стянутся тогда в верхнюю башню. Пока они там с луками и самострелами — помни, замок не твой! Вход в верхнюю башню поднят на сорок локтей. Здесь-то и нужны будут лестницы! Они там, наверху, зажгут факелы и засыплют подход стрелами. Но как увидят, что твои люди по лестницам взобрались до порога и проникли внутрь башни, так всему делу и конец, — вот тебе мое вельможное слово! Сразу побросают мечи и самострелы! Вяжи их, приставь людей, а сам спускайся вниз и беги с остальными к господскому дому. С левого угла изнутри каменные сходни в подвал. Заберись туда, облей все, что горит, смолою — и прощай Новые Грады!

План был отчаянный. Но Жижке не раз удавались рискованные удары. А этот, при удаче, крепко подденет ненавистного врага.

Не раздумывая долго, троцновский рыцарь согласился.

Условившись о всех подробностях предстоящего дела, паны и рыцари покинули Троцнов.

Жижка с верным Микулашем вышли из хаты на волю, под озаренный луною небесный свод.

«Где дочка Анешка? — Микулаш отвез ее к пану Соколику. Там ее приютили друзья. — Тетка? — В Праге… С нею и сестра. Все три в надежном месте».

Рыцарь Ян вздохнул облегченно: хоть эта забота спала с его плеч. Обо всем постарался его Микулаш!

— Спасибо тебе, Микулаш, за верную службу!

Крестьянин стянул с головы войлочную шляпу, коснулся губами плеча Жижки:

— Вашей рыцарской милости предан до гроба!

До рассвета еще целый час. Рыцарь присел под дубом, где сорок лет тому назад его родила на свет матушка, Катерина Жижка. Затем поднялся, прошел над высохшим рвом по давно не разведенному мосту в заброшенный, покривившийся Троцновский замок.

Воспоминания обступили со всех сторон…

Вот здесь, в нижнем покое, началось его суровое детство. Здесь спал он в углу на куче соломы… На стене еще висит старое отцовское седло.

Мальчику не было и пяти лет, когда отец, рыцарь Ян, усадил его на Гнедого, туго связал ноги под брюхом и стегнул коня что было мочи. Конь сразу понес. Маленький Ян чуть было не свалился. Удержался, вцепившись ручонками в гриву.

— Добрый будет рыцарь! — порадовался отец.

Дна года длились эти уроки. А семи лет его отдали в пажи богатому рыцарю. Он прислуживал за столом, чистил одежду, носил письма с любовными и излияниями феодала даме его сердца, научился бренчать на цимбалах для услады слуха пирующих, когда в замок съезжались гости.

Четырнадцати лет посвятили его в оруженосцы. Он по-прежнему услужал за столом, резал пищу, разливал вино, подавал воду для омовения. Но он стал и нужным помощником рыцарю на поле битвы. С пятью другими юношами нес он оружие своего повелителя: то шлем, то латы, то копье, то меч.

А потом рыцарь заметил преданную службу оруженосца, его ловкость и силу и доверил ему вести своего боевого коня. Это было высшей для оруженосца честью.

Бывало в походе сдерживает он на длинном поводу горячего араба, а рыцарь впереди, среди других рыцарей, скачет на смирном иноходце. Но нот далеко перед ними заклубилась пыль: приближаются рыцари враждебной стороны. Мигом подводит оруженосец своему господину накрытого кольчугой коня, уже оседланного, с притороченной к седлу секирой. Другие оруженосцы спешат обрядить рыцаря для боя. А он, старший, зорко следит за тем, как накладывают латы из двух десятков разъемных частей — наплечников, нагрудников, набедренников, наколенников, перчаток, как опоясывают рыцаря мечом, подвязывают к плечу копье.

Малейшая оплошность, допущенная в эту минуту, будет стоить рыцарю жизни. Плохо снаряженный для боя латник, отягченный многопудовой броней, в первой же стычке рухнет с седла и окажется беспомощным, как рак, выброшенный на берег. Он станет легкой добычей противника, который только и ищет случая запустить острие копья или меч в щель небрежно стянутых лат.

Юный Ян глядит, как сшибаются в смертельном бою «железные паны», — лошадь на лошадь, рыцарь на рыцаря. Он не спускает глаз со своего господина, держится к нему поближе и ждет знака — подать ли свежего коня, вложить ли в прикрытую бронею руку новое копье или меч.

Порою им овладевал горячий боевой азарт. Хотелось броситься на помощь, сразить врага ударом копья или секиры. Но, горе оруженосцу, который вздумал бы на поле боя поддержать рыцаря оружием. Если б даже далась рыцарю при этом победа, она стала бы горше поражения и смерти: навеки потерял бы рыцарь честь, уважение соратников.