Юлия Андреева - Любящий Вас Сергей Есенин

– …Мне вспоминается вечер, когда одновременно раскрылись и драма этих двух людей, и подлинный характер Есенина, – рассказывает Франц Элленс. – Я пришел, когда они были еще за столом (имеются в виду Есенин и Дункан), и застал их в каком-то странном и мрачном расположении духа. Со мной едва поздоровались. Они были поглощены друг другом, как юные любовники, и нельзя было заметить, что они находятся в ссоре. Несколько мгновений спустя Айседора мне рассказала, что слуги отравляют им жизнь, что этим вечером здесь разыгрались отвратительные сцены, которые привели их в смятение.

Поскольку его жена показала себя более раздраженной, чем обычно, и утратила то замечательное хладнокровие, то чувство меры, тот ритм, который был основой и ее искусства, и самой ее натуры, что по обыкновению так хорошо воздействовало на поэта, Есенин решил ее подпоить. Никаких дурных намерений у него не было.

Я все яснее читал на лице танцовщицы отчаяние, которое обычно она умела скрывать под спокойным и улыбающимся видом. Отчаяние выражалось также и в чисто физическом упадке ее сил.

Внезапно Айседора снова подобралась и, сделав над собой усилие, пригласила нас пройти в ее студию – в тот огромный зал, где находилась эстрада и вдоль стен стояли диваны с подушками. Она попросила меня прочитать только что законченный мной французский перевод «Пугачева», строки которого – это и действующие лица, и толпы народа, ветер, земля и деревья. Я прочитал, хотя и неохотно, по-тому что боялся испортить своей робостью и неважной дикцией великолепную поэму, одновременно резкую и нежную. Айседора, очевидно, не была удовлетворена моей декламацией, потому что тотчас же обратилась к Есенину с просьбой прочитать поэму по-русски. Какой стыд для меня, когда я его услышал и увидел, как он читает! И я посмел прикоснуться к его поэзии! Есенин то неистовствовал, как буря, то шелестел, как молодая листва на заре. Это было словно раскрытие самих основ его поэтического темперамента. Никогда в жизни я не видел такой полной слиянности поэзии и ее творца. Эта декламация во всей полноте передавала его стиль: он пел свои стихи, он вещал их, выплевывал их, он то ревел, то мурлыкал со звериной силой и грацией, которые пронзали и околдовывали слушателя.

В тот вечер я понял, что эти два столь несхожих человека не смогут расстаться без трагедии.

1 октября на пароходе «Париж», Айседора и Сергей прибыли в Нью-Йорк. И тут же новое испытание, едва пароход причалил: поднявшиеся на борт пограничники, запретили чете Есенин-Дункан сойти на берег. Пришлось им дать торжественное обещание «не делать никому зла» и «не принимать участия ни в каких политических делах», после чего получили личное разрешение президента У. Гардинга [98]ступить на американскую землю. Впечатление было изначально испорчено. Сходя с корабля, Есенин приметил статую свободы и, сочувственно кивнув ей, произнес: «Бедная старая девушка! Ты поставлена здесь ради курьеза!», после чего демонстративно поклонился статуе. Их усадили на катер и, доставив на берег, определили на жительство в гостиницу «Уолдорф Астория».

Сергей Есенин и Айседора Дункан на пароходе «Париж». 1922 г.

Есенин делал себе рекламу на скандалах, Айседора – на подчеркнуто революционных взглядах, как правило идущих вразрез с общественным мнением. Теоретически, скандал на въезде в страну должен был только стимулировать творческую энергию молодоженов, но Есенин замкнулся в себе, а Айседора, должно быть, посчитала себя виноватой в произошедшем.

Меняется и отношение супругов друг к другу, еще совсем недавно Крандиевская-Толстая рассказывала о том, как чета прогуливалась по Берлину, а Анатолий Мариенгоф злобно цедил сквозь зубы:

Ему было приятно и лестно ходить с этой мировой славой под руку вдоль московских улиц, появляться в кафе поэтов, в концертах, на театральных премьерах, на вернисажах и слышать за своей спиной многоголосый шепот, в котором сплетались их имена: «Дункан – Есенин… Есенин – Дункан…».

Приметливая Крандиевская-Толстая рассказывала, что Есенин признавался ей в том, что они иногда дрались с Айседорой. Как-то раз директор нью-йоркской школы Дункан М. Мерц, застал отвратительную сцену: Есенин избивал Айседору, а та старалась защитить лицо.