Николай Коняев - Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства

Жену Власов в своих письмах называл «Аликом», Подмазенко — «Аликом», себя — «Андрюшей».

Андрюшей и ощущал себя сорокалетний генерал-лейтенант, по крайней мере, в те минуты, когда писал письма.

К сожалению, ответных писем Анны Михайловны не сохранилось совсем, и мы так и не знаем, сумел ли Власов воинскими подвигами и письмами, наполненными словами любви, растопить обиду, нанесенную супруге своим романом 1937 года.

Судя по письмам самого Власова, если ему и удалось растопить ледок в отношениях с женой, то не до конца.

Но это, конечно же, не вина Власова. Он делал все, чтобы восстановить прежние отношения. Он посылал письма своей супруге в конвертах, на которых был изображен идущий в атаку танк.

Сам Власов напористостью и незамысловатостью на этот танк и походил. Действовал он умело, уверенно, требовательно. Не стеснялся, когда нужно было солгать. Не скромничал, когда можно было вы звать сочувствие к себе, как к герою — защитнику Родины.

Вот его письмо Анне Михайловне Власовой…

«Прежде всего спешу сообщить тебе, что наши дела на фронте идут успешно: бьем фашистов без отдыху. В газетах ты, наверное, уже прочитала — поздравь меня с присвоением очередного звания. Правительство и партия нас награждает за наши даже незначительные дела и ценит нас — это очень дорого.

Дорогая Аня! Ты, наверное, думаешь, что мне пишут из Ленинграда. Искренно уверяю тебя, как мы расстались с тобой, никто мне ничего не писал, да ия никому не писал, поэтому судьбу их не знаю.

Я тебя прошу, будь мне верна. Я тебе до сих пор верен (Курсив мой. — Н. К.). В разлуке с тобой люблю тебя крепче прежнего. Все плохое позабыл. Вернее, плохое с моей стороны.

Если еще сердишься на меня за что, прости. Я считаю, что своей честной работой, борьбой я это уже заслужил — раньше не просил.

Напиши мне скорее искренно — по-прежнему ли любишь меня крепко и глубоко. Я только этого одного и хочу от тебя теперь услышать.

Итак, ответы жду немедленно.

До скорого свидания. Целую тебя крепко и много, много раз, свою милую дорогую Аню. Твой всегда и всюду любящий тебя Андрюша».

В письмах к А.М. Власовой и А.П. Подмазенко Андрей Андреевич как бы в шутку изображает из себя этакого комсоставовского Отелло. Но, похоже, что ему и не нужно было очень сильно напрягаться для этого, поскольку он и на самом деле был ужасным ревнивцем.

Похоже, что в 1937 году «ндравная» Анна Михайловна Власова объявила мужу, что ему еще придется пожалеть о своей измене. Тогда Власов не решился перечить разгневанной супруге, но теперь, когда «своей честной работой, борьбой» заслужил прощение, он доходчиво разъясняет супруге, что имеет право надеяться на ее верность.

Интересно, что особенно сильный приступ ревности к законной супруге Ане Власовой овладел генералом, когда он, с нетерпением ожидая разрешения от беременности Али Подмазенко, ласкал в постели Машу Воронову.

«Ты для меня всегда была святая, — написал он законной супруге 2 февраля 1942 года. — И сейчас надеюсь и уверен, что в эти дни, когда мы переживаем опасность ежеминутно, ты всегда и всюду будешь только моя, и больше ничья».

С юношеской пылкостью сорокалетний генерал-лейтенант требует от жены «немедленного» ответа: «Напиши мне скорее искренно — по-прежнему ли любишь меня крепко и глубоко. Я только этого одного и хочу от тебя теперь услышать. Больше мне ничего не нужно. Итак, ответы жду немедленно».

По-видимому, письма жены не убедили Власова в крепости и глубине ее любви, и подозрения вспыхнули в нем с новой силой. Повод для подозрений комсоставовскому Отелло дал обратный адрес супруги.

С завидной настойчивостью, из письма в письмо, допытывается Власов, почему жена не дает ему адреса, по которому проживает на станции «Сорочинская», а принуждает писать «До востребования»…

«14.02.42. Почему ты не хочешь, чтобы я писал к тебе на квартиру? А? Пиши скорее ответ».

«02.03.42. Дорогой и милый Аник! Ты очень мало пишешь о себе. Как ты живешь? В твоих письмах все время я читаю о других, а о тебе очень мало. Мне разве не интересно знать, как ты живешь. В одном письме я уже тебя спрашивал, почему ты мне не разрешаешь писать тебе письма прямо на квартиру, а до востребования на почту. Может быть, тебе так удобнее? Напиши мне подробно, как ты живешь и проводишь время».

«06.03.42. Я много пережил, и дороже тебя у меня и не было, а сейчас и нет на свете. Ты у меня одна. Я тебе уже писал, почему ты мне не разрешаешь писать на твою квартиру — я не знаю, — ты до сих пор мне не ответила. Пойми, что ты у меня осталась одна. Больше у меня нет никого».