Сергей Голубов - Бестужев-Марлинский

«Термопилы перед этой дорогой — Невский проспект», — писал Бестужев из Кутаиса Прасковье Михайловне [104] Письмо от 13.4.1837 («Отечественные записки», 1860, май — июнь — июль). .

Речь шла о походе в Цебельдинское горское общество— подоблачный притон «хырзысов» [105] Разбойников. , беглецов от кровомщения и русских дезертиров. Диверсия в Цебельду имела целью вырвать несколько сотен пленных солдат, наказать укрывателей и укрывавшихся. Отряд вел сам Розен; с верховьев реки Кодора, где жили цебельдинцы, он хотел спуститься в Сухум-Кале, посадить здесь войска на корабли и, выбросив десант на мысе Адлер, уничтожить тамошнее гнездо контрабандной торговли с Турцией. Таков был план экспедиции.

С Цебельдой покончили в три недели. «Хырзысы» охотно отдавали пленных и предпочитали перестрелкам дипломатию. Поход обошелся без убитых и раненых. Бестужев командовал стрелковым взводом 2-й гренадерской роты — народ видный, но не обстрелянный и без всякой сноровки к горной войне. С ними Александр Александрович пришел к концу мая в Сухум. Все здесь было ветхо, гнило и грязно. Стены старой турецкой крепости, устроенные в прошлом веке французскими инженерами, подмывались морским прибоем. Деревянные бараки гарнизона разваливались. Духаны в форштадте [106] Крепостное предместье. продавали только водку, чихирь и табак. Люди были желты, худы и апатичны. Это самое ожидало Бестужева в Гаграх, если бы не удалось ему ускользнуть живым из могилы.

Дня за три до посадки на суда Александру Александровичу случилось обедать у главнокоман-. дующего. Барон относился к загнанному офицеру не без любопытства.

— Читали ли вы, Бестужев, — спросил он, — поэму Мирзы-Фатали, написанную им на смерть Пушкина?

Переводчик покраснел. Он действительно написал такую поэму и поднес ее Розену.

— Не читал, ваше высокопревосходительство, — отвечал Бестужев.

— Как же это? Прочитайте, да и переведите на русский язык…

В тот же вечер Бестужев приступил к делу и до самой посадки не расставался с Фатали. По искренности чувства, теме и гладкости цветистых стихов поэма заслуживала перевода.

Симбухий (Сабухи) было литературным псевдонимом Мирзы-Фатали.

Амбаркация [107] Посадка на суда. кончилась. В ночь на 3 июня эскадра из восемнадцати судов вышла из Сухумского рейда. Корабли несли на себе десантный отряд в составе 4 тысяч человек. Бестужев попал на фрегат «Анна», с которым шли корпусная квартира, сам Розен и начальник штаба генерал Вальховский. Утро Александр Александрович встретил на борту. В солнечных лучах быстро двигался лес мачт. Солдаты на корме громко гуторили. Боцман со свистком на медной цепочке бегал, перепрыгивая через спавших. Корабли шли двумя линиями. Солнце лежало на гладком, сиявшем всеми отливами чистейшего золота море. Темной полоской маячил справа кавказский горный берег.

5-го числа гренадеры Грузинского полка приуныли. Песни замолкли, глаза неподвижны, смотрят на солнце — плохой знак. Кто-то из офицеров сказал Бестужеву:

— Вот когда бы вам подбодрить молодцов…

Александр Александрович спустился в каюту лейтенанта Зорина и живо настрочил на клочке серой бумаги песню на голос: «Как по камням чиста реченька течет»…

Песня понравилась. Запевалы принялись ее разучивать. Через час на корме гремело:

Розену доложили. Он довольно кивнул седой головой. На следующий день под звуки бестужевской песни эскадра вышла на высоту мыса Адлер, а 7 июня подтянулась к берегу сажен на двести пятьдесят, построилась в боевую линию и бросила якоря.

— Что грустны? — спросил Бестужева флаг-офицер лейтенант Зорин. — Солдат веселите, а сами… Не дело!

Это было рано утром. Бестужев смотрел на плоский берег мыса, незаметно переходивший в зеленые уступы лесистого подъема. Налево темнел профиль горы, далеко высунувшейся в море и очертаниями своими разительно напоминавшей гигантского аллигатора. То, что открывалось за лесом и за Крокодильей горой, выглядело дико грандиозным. Вершины дальнего хребта казались такими близкими к прекрасному небу, что Бестужеву захотелось кричать о свободе, о счастье, о вечности, несущей человеку мир и радость. Он вдруг понял, почему древние изображали вечность в виде змеи, свернувшейся кольцом: вечность жива, как природа; природа — бесконечна, как вечность.