Павел Фокин - Маяковский без глянца

Поэзия Маяковского – чистый образец «бумажной архитектуры» в стихах. То, чему посвятил свою лиру Маяковский (и до 1917 года, и в особенности – после), была не сама Революция, а – Мечта о ней. Эрос Революции. Ее вечное обещание и надежда. То, что приводит в восторг сердце, заставляет захлебываться адреналином.

«Ему до всего есть дело, – восхищенно пишет о Маяковском его младший современник. – Все трогает его, все волнует, все его касается. Моя революция. Моя Москва. Моя милиция. Мой Моссовет.

Новый дом строится за сквером, где играют дети. Рабфаковцы, вотяки и черкесы, сидят возле университетской решетки под чугунными глобусами. Ломоносов смотрит на них с пьедестала.

– Что делается! – бормочет Маяковский про себя. – Что делается! Это уже социализм!

Молодежь толчется у витрин книжного магазина. Книги Маяковского выставлены среди других.

„Моя фамилия в поэтической рубрике. Радуюсь я. Это мой труд вливается в труд моей республики“.

Огромные „крикогубые“ буквы афиш извещают о предстоящем вечере поэта в Политехническом. „Хорошо!“ – орут афиши» [2].

Маяковский любил Революцию.

Любовь слепа. Любовь зла. Он ли не знал об этом, моливший некогда Бога:

А еще он любил Лилю.

Он встретил ее в 1915-м. С ходу, в присутствии озадаченного и ошарашенного мужа посвятил ей свою первую лирическую поэму (написанную не о ней!), и с тех пор каждую стихотворную строку отдавал ей. С того часа его лира зазвенела для Лили. И ни для кого больше. Ни для чего. Он стал добровольно, всецело, безоговорочно ее собственным, личным, персональным поэтом. Даже когда в 1920-м он анонимно печатал революционную поэму «150 000 000», потребовал в типографии, чтобы специально были оттиснуты три экземпляра с посвящением любимой, и непременно, чтобы это были три первых экземпляра в тираже, а когда оказалось, что технически это невозможно осуществить, потребовал от метранпажа объяснительную, которую и представил Лиле!

Она распоряжалась им вполне.

По воле ее он мог уничтожить не понравившееся ей стихотворение и, напротив, отказаться от сожжения творческих рукописей. В голодный год мог отыскать в пустой и холодной Москве две бесценные морковины, необходимые для поддержания ее больного и истощенного организма. А позже исхаживал часы по парижским магазинам, выполняя ее заказы – от изысканного белья до модного автомобиля.

Она была маленькой, изящной и едва ли красивой. Но для него стала всем . Навсегда.

Надо помнить, что когда пришла Революция, его сердце уже было занято Лилей.

Революция была Мечтой, Лиля – Жизнью.

Мечта была простой, ясной и цельной, диалектически обоснованной: через тернии – к звездам! Она была катастрофически далека о реальности, от правды будней и исторической перспективы.

Жизнь – сложной, капризной, противоречивой, подвластной обстоятельствам и прихоти, чтобы и журавль в небе, и – синица в руках. Она открывала подлинность настоящего, обличала действительность, настораживала перед будущим.

Маяковский попытался жить, не расставаясь с Мечтой. Мечтать, не отказываясь от Жизни.

Быть одновременно поэтом Лили и поэтом Революции. «Строящей и бунтующей силой».

Не получилось.

«Единица – ноль, единица – вздор», – написал поэт, чья первая книга стихов называлась «Я!». «Голос единицы – тоньше писка!» – сказал тот, кто своим басом-профундо накрывал любые аудитории. «Кто его услышит?» – спрашивал участник альманаха «Рыкающий Парнас». И, точно опомнившись, попытался вновь заявить о себе – «Во весь голос». Но было уже поздно.

История Маяковского объясняет нам, как и кем могла осуществиться в России Революция и почему через десять лет она выродилась в чудовище тоталитарного государства. Делалась она от избытка любви к Мечте. Погибла от избытка любви к Жизни.

Лили Юрьевна (Урьевна) Брик (урожд. Каган; 1891–1978), жена О. М. Брика, возлюбленная и гражданская жена Маяковского, адресат его лирики: