Мансур Абдулин - От Сталинграда до Днепра

— Не о себе думаю. Я прожил свою жисть. Семью вырастил. Семь дочерей… Все увидел, все пережил… А вот ты и Гриша пацаны еще. Ничего не спытали, мужского счастья. Дажить и не обнимались с бабами… Скильки зятьев полегло, а!.. — И качает головой мужчина — отец семерых дочерей.

Рассветает. Я подошел к лошадям, которые стояли распряженные, но привязанные к двуколкам. Кони мордами поникли к земле и, может быть, тоже думают свои думы.

Запрягли коней. Сходил и принес в торбе воды прохладной из колодца. Напоил их. Все готово. Ждем сигнала. Мы знаем, за кем нам держаться вслед, когда будет команда «пошел!». Перед нами тоже двуколка с хлопцами.

Вот проехали к голове колонны штабные. Сейчас, вот-вот помчимся в неизвестность, но вперед, на врага.

В душе моей равновесие. Все плюсы и минусы равно расположились на ее крылах.

Загромыхали двуколки. Впереди началось движение. Раздаются команды и распоряжения, кому куда. До смертельной дороги еще километр или два. Будем выезжать к ней скрытно: многочисленными переулками, огородами, кустарником…

Мы тоже — с короткими остановками — трогаемся. Кто-то кого-то впереди кроет хриплым матом…

Мы втроем на двуколке, а потом, на смертельной тропе, мы с Гришей спрыгнем и побежим с разных сторон двуколки, держась за веревки.

Самые первые наши экипажи уже рванули вперед. Автомашины, артиллерия, кони, люди неудержимо набирают скорость и силу напора. Теперь уже ничто не остановит эту силу, даже смерть… Фашисты открыли шквальный артогонь из орудий всех калибров. Снаряды и мины с душераздирающим воем и рычанием полетели на насыпную дорогу, будто хотят сровнять ее с болотами.

Но движение не остановилось, и на большак виражами выскакивают все новые и новые экипажи. Фашистские снаряды начали доставать и тех, кто стоял еще, ожидая очереди. Подошел и наш черед.

Мы лихо, с ходу влетели на большак, и кони сами, понимая свою задачу, задрав высоко короткие лохматые хвосты, взяли в галоп. У впереди мчащейся такой же двуколки кони попались горячие, и мы еле успевали за ними, но интервал надо держать не меньше двадцати метров на всякий случай…

Моисеев бросил вожжи и, как клещ, вцепился в борта двуколки, чтоб не выбросило его. Мы с Гришей на ходу спрыгнули и налегке, держась за веревки, привязанные к передку двуколки, мчимся на своих двоих…

Бежать легко, но дышать нечем: сверху на нас, как из гигантского люка, сыплется земля, песок, болотные водоросли, нос забивает грязная влажная пыль, легкие дерет дым и метан, который попер из болотной мешанины…

Снаряды рвутся вокруг с такой скоростью, что все поднятое в воздух не может сразу упасть обратно — взрывы подбрасывают снова и снова…

Впереди уже сплошь воронки, и двуколка прыгает — вот-вот развалится. Я уже подумал, что надо было к постромкам привязать наши веревки. Сейчас развалится двуколка, и кони умчатся одни. Без коней пропадем!

А кони мчатся все быстрей, в густой пыли и дыму я могу разглядеть только сверкающие подковы.

Я бегу с закрытыми глазами, так как берегу их, боясь ослепнуть от дыма и пыли. Изредка я открываю их, чтобы хоть на миг увидеть, что творится вокруг. Глаза мельком выхватывают картинки: летящие под откос отдельные детали от машин, от пушек, от двуколок… Мелькнул — живой еще! — оскал оторванной лошадиной головы, кувыркнувшейся в черно-зеленую мешанину болота… Мелькнула — о ужас! — чья-то заголенная и окровавленная спина без головы и рук…

Впереди мчавшаяся двуколка исчезла на моих глазах, а наши кони рванули в облако пыли и тоже исчезли… Неужели в двуколку попал снаряд?! Но веревка, конец которой крепко намотан на мой кулак, продолжает тянуть меня, и я продолжаю бежать вслепую. Легкие обжигает едкий дым недогоревшего тола… Это окись азота — очень ядовитый газ. Полон рот земли и песка. Глаза берегу и открываю редко, да все равно ничего не видно, спасибо, наши кони еще целые и, не сбиваясь, несутся, как шайтаны.

Лишь бы не упасть! Надо бояться воронок! То одна, то другая нога то и дело ухает в ямы, но я натренирован и сейчас напряжен до предела… А если впереди образуется завал и кони перепрыгнут — перепрыгну я?! Тело напружинено так, что мне кажется, я сейчас перепрыгну через что угодно…

Бежим, скачем, несемся, а насыпь никак не кончается…

Но вот под ногами прогремел мостовой настил!

Сейчас выскочим на правый берег!

Ну, родимые, жми! Неужели проскочим?!

— Моисеев! — кричу. — Держи вожжи!

Надо еще сгоряча не врезаться к фрицам, как на блюдечке!.. Свернуть бы хоть вправо или влево вдоль берега, как кончится насыпь…