Владимир Жданов - Добролюбов

Сам Чернышевский впоследствии настойчиво отрицал свое влияние на Добролюбова. В этом была и скромность — характернейшая черта великих шестидесятников — и напрасное опасение набросить хотя бы маленькую тень на человека, перед достоинствами которого он беспредельно преклонялся, и справедливое признание того факта, что Добролюбов в основном сформировался и установился самостоятельно. Но не подлежит сомнению, что Чернышевский очень много значил для всех, кто с ним соприкасался, не исключая и такого выдающегося человека, каким был Добролюбов. Интересное свидетельство об этом оставил Шемановский; он писал, обращаясь к Чернышевскому: «На Добролюбова может быть прямого влияния вы не имели, да на него такое влияние едва ли кто производил: он развивался вполне самобытно; но косвенное влияние, так сказать, пробуждающее, имели многие, как Белинский, Герцен, Некрасов, Тургенев и вы». Это утверждение будет гораздо точнее, если мы перенесем имя Чернышевского на одно из первых мест.

В упоминавшемся письме Добролюбова к Турчанинову есть такое знаменательное признание: «С Николаем Гавриловичем толкуем не только о литературе, но и о философии, и я вспоминаю при этом, как Станкевич и Герцен учили Белинского, Белинский — Некрасова, Гранозский — Забелина и т. п. Для меня, конечно, сравнение было бы слишком лестно, если бы я хотел тут себя сравнивать с кем-нибудь; но в моем смысле вся честь сравнения относится к Николаю Гавриловичу…»

В общении с Чернышевским, в беседах, происходивших летом 1856 года, Добролюбов приобретал ту духовную закалку, ту зрелость мысли, которая ;так поразительна в этом молодом человеке. Эта ранняя зрелость, несомненно, была не только результатом гениальной одаренности, но и следствием плодотворной учебы у Чернышевского и у других идейных вождей передового русского общества — Белинского, Герцена, Некрасова.

Наблюдая за идейным развитием Добролюбова в этот период, мы можем обнаружить прямые следы воздействия Чернышевского. Оно заметно и в литературно-критических работах Добролюбова и в его отношении ко многим важным вопросам, общественно-политической борьбы того времени. Признание правоты Чернышевского как идеолога крестьянской революции — таков был один из ярких признаков наступившей идейной зрелости молодого критика. Она сказалась также в глубоком осознании им своей духовной независимости, в том чувстве удовлетворения, какое он испытывал при мысли о полном освобождении от власти религиозных авторитетов, от веры в «незримого покровителя». Это чувство он выразил в стихах, написанных осенью 1856 года, видимо в связи со второй годовщиной со дня смерти отца:

Свидетельством идейной зрелости Добролюбова явилось также окончательное и принципиальное расхождение его со Щегловым. На первый взгляд можно подумать, что этот эпизод не имел большого значения в жизни Добролюбова; однако он показателен в том отношении, что в нём отразился процесс осознания критиком своих политических стремлений. Записи в дневнике на эту тему интересны еще и потому, что в них обнаруживается отношение Добролюбова к вопросам дружбы и товарищества.

Охлаждение между бывшими друзьями началось давно; с тех пор, как стало заметно различие их взглядов, Добролюбов уже не мог относиться к Щеглову с прежней откровенностью и доверием. Он так и записал в дневнике 15 января 1857 года: «…в дружбе его я уже давно не нахожу особенной отрады».

И, поясняя это, он прибавлял: «Приятно быть дружным с тем, кто нам сочувствует, кто может понимать нас, кто волнуется теми же интересами, как и мы… Мое самолюбие удовлетворяется, когда я нахожу одобрение моих мнений, уважение того, что я уважаю, и т. п.» Очевидно, всего этого Добролюбов не находил теперь в Щеглове, поэтому и дружба между ними пошла на убыль.

Что же разделило двух студентов, в чем состояло различие их убеждений? Добролюбов ответил на этот вопрос с полной ясностью: они расходились в самом главном, в определении «последних целей» своей жизненной программы. «Я — отчаянный социалист, — читаем мы в дневнике, — хоть сейчас готовый вступить в небогатое общество, с равными правами и общим имуществом всех членов; а он — революционер, полный ненависти ко всякой власти над ним, но признающий необходимым неравенство прав и состояний… Идеал его — Северо-Американские Штаты. Для меня же идеал на земле еще не существует…»