Юрий Айзеншпис - Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды

Тем временем зима сменяла осень, летняя фуфайка замещала зимнюю телогрейку, вот и приблизилась 2/3 срока, а значит и потенциальная возможность уйти в колонию-поселение. Условно досрочному освобождению я не подлежал, стройкам народного хозяйства (или «химии») — тоже. Ну, а на поселение вполне мог рассчитывать. Местный нарсуд мое ходатайство удовлетворил, и я отправился по этапу в Печору. Туда свозили со всех колоний Тульской области, поэтому на вокзал я ехал буквально на одной ноге — столь тесно набили наш воронок. Но никто не жаловался и не скулил — скоро наш статус изменится в лучшую сторону! Из Тулы в Ярославль, затем в Котлас. Местная пересылка мне показалась худшей из увиденных. Уже потом я прочел воспоминания о ней Александра Солженицына:

«Эта пересылка всегда была напряженней и откровенней большинства. Напряженней потому, что открывала путь на весь Европейский русский северо-восток, откровенней потому, что была уже глубоко в Архипелаге и где не перед кем хорониться. Это просто был участок земли, разделенный заборами на клетки, и клетки все заперты. Хотя здесь уже густо селили мужиков в 1930, однако и в 1938 далеко не все помещались в хлипких одноэтажных бараках из горбылька, крытых… брезентом. Под осенним мокрым снегом и в заморозки люди жили здесь просто против неба на земле. Правда, им не давали коченеть неподвижно, их все время считали, бодрили проверками (бывало там двадцать тысяч человек единовременно) или внезапными ночными обысками. Позже в этих клетках разбивали палатки, в иных возводили срубы — высотой в два этажа, но чтоб разумно удешевить строительство — междуэтажного перекрытия не клали, а сразу громоздили шестиэтажные нары с вертикальными стремянками по бортам, по которым доходяги и должны были карабкаться как матросы…»

Я, конечно, таких ужасов уже не застал. Гнусно, тоскливо, но жизни и здоровью ничего не угрожает. Наконец, прощай, Котлас! По узкоколейке в двух вагонах мы тронулись на Воркуту. Кругом зоны, зоны, зоны, все время кто-то выходит — Ухта, Княжпогорск, еще какие-то городки. Наконец, прибыли в совсем еще молодой городок Печору, перекантовались недельку в местной пересыльной тюрьме и…

Утром нас вывели за ворота, человек 20 или 30, посадили в старенький скрипучий автобус и повезли к речному порту. Мы смотрели в окна и очень радовались. А знаете чему? Вовсе не окружающим незатейливым пейзажам, а тому факту, что на этих самых окнах не было решеток! Мы смотрели на свободу, как свободные. Или почти свободные. В речном порту мы долго ждали катер, и потом кто-то сообразил, что можно уже, не скрываясь, извлечь свои нычки и даже отовариться в местном ларьке. Откуда только не доставали вчерашние зеки свернутые в трубочку купюры! Их прячут в подошвы ботинок, вшивают в пояса и воротнички. Их глотают на время проверок, предварительно завернув в целлофан и даже засовывают в такое место, о котором и говорить не хочется. Многие настолько искусно овладевают умением надежно спрятать свое богатство, что попадаются крайне редко. Впрочем, поскольку обыски обычно производятся очень быстро и в массовом порядке, это не так и сложно. А если и попался, иногда можно откупиться, поделив находку по-братски.

Я, хорошо помню, купил свежие сдобные булочки с изюмом и с аппетитом их уплел за обе щеки. Какие вкусные! Белый хлеб в зоне видишь нечасто, а уж про сдобу и думать нечего. Только мечтать. Сотоварищи на мое кушанье смотрели ухмыляясь, как, наверное, смотрят на малого ребенка, лакомящегося конфетками. В большинстве своем они уже прикупили водочки и отмечали долгожданное событие. Наконец пришел катер, полный вольных пассажиров, и мы расположились среди них, всего лишь с одним сопровождающим. Наверное, нам хотелось показать им, что мы равные, не приниженные, не забитые. Мы громко смеялись, шутили и даже что-то пели. У места нашей высадки пристань еще только строилась, и катер долго ждал посредине реки, пока появится баржа. Сначала мы взобрались на нее, потом пересели на весельные лодки и уже на них десантировались на берег. Очень холмистый и скользкий. Пытаясь подняться по крутому склону, некоторые уже пьяненькие скатывались вниз под гогот остальной братии. А вообще-то радоваться оказалось особо нечему — очень сыро, куча комаров, наверху на поляне несколько срубов, сарайчик с электрогенератором, условная столовая и большие армейские палатки. Разве что название неплохое — Березовка.