Евгений Плющенко - Другое шоу

— А это от моего папы.

У нас появились деньги! Я был счастлив: сейчас мы пойдем и купим много еды!

От голода меня спасали сборы. Алексей Николаевич Мишин увозил меня с собой, и там я ел — по три раза в день.

Если у отца в тот момент были деньги, он забирал на это время маму в Волгоград. Если денег не было, она оставалась одна. На работу устроиться она не могла — не было прописки. Мама пила чай и шла собирать бутылки…

Я видел, как тяжело маме, и прекрасно понимал, как тяжело отцу содержать себя, Лену и нас в Питере. Это был очень сложный период, который длился не дни и не месяцы, а несколько лет. И я безмерно благодарен своим родителям за то, что это выдержали, не сломались, все преодолели. Что наша семья не распалась из-за этих трудностей, а, наоборот, стала мощной, сплоченной и очень дружной.

В одно утро я не смог встать с кровати.

Мне было 13 лет, я начал расти, костный скелет еще не сформировался, а нагрузки увеличивались с каждым днем. Чтобы выигрывать соревнования, я пахал как здоровый взрослый мужик: три тренировки в день, на которых я прыгал больше ста пятидесяти прыжков, кроме того, ежедневные занятия общей физической подготовкой, хореография.

У меня были растяжения, разрывы, жутко болела спина. Особенно сильные боли мучили с утра. Просыпаясь, я потихонечку сползал с кровати и через силу, медленно поднимался. И так несколько недель. Пока не свалился окончательно.

Мы с мамой пошли к врачу, мне поставили диагноз: ущемление седалищного нерва. Причина самая банальная — растущий организм не справлялся с чудовищными нагрузками. Восстанавливали меня самым простым методом — кололи обезболивающими средствами, делали блокаду, и я снова выходил на лед.

Нормального лечения не было, о реабилитационных центрах никто тогда не слышал. Мне нужно было расслабляться, плавать в бассейне, но до этого никому не было никакого дела. Об условиях восстановления тогда вовсе не думали. Всем важен был только результат — победа на международных соревнованиях любой ценой. Как дается такая победа, знает только сам спортсмен, его семья и тренер. Ни федерации, ни клубу, за который спортсмен выступает, не было до этого никакого дела.

Тогда я не понимал, что однажды из-за тяжелых травм моя карьера фигуриста может внезапно закончиться, что в какой-то из дней я просто не смогу встать. Из перспективного спортсмена, добывающего на соревнованиях медали для своей страны, я мог превратиться в инвалида.

В 13–14 лет такие мысли в голову еще не приходят. Я думал о другом: надо очень много работать и ни о чем больше не думать, ни на что не обращать внимания. О моем состоянии заботилась мама, это она время от времени запрещала меня колоть, сама делала мне массаж, приводила своего истощенного от перенагрузок ребенка в чувство. Огромное спасибо ей за это.

Я никогда специально не учился драться. Когда-то отец подумывал о том, чтобы отдать меня в секцию карате, но в то время я уже вовсю занимался фигурным катанием. Родители никогда не говорили мне, что можно на кого-то поднимать руку, да и примера такого, естественно, не подавали. Но я с детства очень остро переживал любую несправедливость — по отношению к себе и окружающим. И если меня пытались задеть, обидеть, унизить, понимал, что за себя надо уметь постоять.

В десять лет я поехал на кубок России. В одном из городов, где мы остановились, я упросил старших ребят купить мне в магазине газовый баллончик. Почему-то мне очень хотелось иметь это средство защиты. Казалось, если баллончик будет лежать у меня в кармане, я почувствую себя более уверенно и точно смогу постоять за себя, ведь это слезоточивое оружие поможет мне держать оборону. Возможно, баллончик был мне нужен для того, чтобы чувствовать себя более взрослым.

По крайней мере тогда я был уверен, что газовый баллончик — это круто.

Мы приехали в Пермь. У нас было свободное время, и мы вчетвером: я, мой приятель и две девчонки — пошли тратить суточные; тогда нам казалось, что это целое состояние. Купили каких-то продуктов, но деньги у меня еще оставались. Вышли на улицу.

— Деньги есть? — Перед нами неожиданно возник какой-то шкет, на голову ниже нас, десятилетних.

— Какие деньги?

— Деньги есть? — переспрашивает пацан. Маленький, а такой наглый.

— Нет у нас денег. Иди отсюда, гуляй, мальчик!

Идем дальше. И вдруг слышим его пронзительный крик на всю улицу:

— У них точно есть деньги!