Анатолий Житнухин - Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки

«Можно ли было разведке не ориентироваться на КГБ и пойти своим путём? — задаётся вопросом Леонид Владимирович. — В условиях, существовавших в КГБ до августа 1991 года, это было бы расценено как мятеж. Я — не политик, а офицер разведки. Я шёл с большинством. Иллюзий по поводу перспективности этого пути не было. Своими тревогами и сомнениями я делился с коллегами в руководстве комитета и лично с Крючковым. На меня стали посматривать косо, как на потенциального „демократа“. Это было далеко от истины».

Шебаршин сетует, что ему приходится сдерживать «сепаратистские» настроения, охватившие ПГУ. Но общая ситуация в стране становится всё сложнее, и он прекрасно понимает, что этот вопрос нельзя больше ставить в повестку дня. «Если вывести разведку из КГБ или даже затеять обсуждение этой проблемы, — считает он, — комитет начнёт разваливаться и утратит свою и без того ограниченную работоспособность. Это будет тяжёлым ударом для нашей стороны в политическом противоборстве. Несмотря на свою неприязнь к Горбачёву и разочарование в партийных вождях, я всё же твёрдо стою на „нашей“ стороне. Противоположная, рвущаяся к власти сторона меня просто-напросто пугает».

Можно ли было упрекать Шебаршина в чрезмерной близости к «демократическим» кругам, в предрасположенности к идеям, за которыми скрывались цели, далёкие от интересов страны и народа? Вот что думает об этом сам герой книги:

«Мнения коллег в руководстве КГБ относительно моих симпатий к „демократам“ были не вполне обоснованны. С большей долей уверенности меня можно было обвинять в антипатии к консерваторам, черпавшим политическое вдохновение из прошлого».

В этих словах Леонида Владимировича ощущается беспокойство, на которое, очевидно, всё же были какие-то причины.

И ещё одну тревожащую его мысль высказывал Шебаршин: председатель КГБ всё чаще проявлял непонятное раздражение, когда разговаривал с ним. Иногда между ними вспыхивали телефонные перепалки по пустякам. При этом Шебаршин подчёркивает: «Крючков никогда не допускает грубости, однако резкость его тона мимо меня не проходит. Вполне возможно, что меня заносит, я слишком свыкся с ролью начальника разведки, слишком явно начал отстаивать её самостоятельность и автономность. Может быть…»

…Мы и не заметили, как отвлеклись от рассказа об одном рабочем дне нашего героя. Напомним, что оставили мы Шебаршина в его кабинете, где он проводил совещание по проблемам, поднятым накануне председателем КГБ В. А. Крючковым. Впрочем, многие из вопросов, обсуждавшихся тогда начальником ПГУ с коллегами, мы как раз и затронули в этой главе.

Обратим внимание читателя на одну характерную особенность того совещания, которую отмечает в своих воспоминаниях Леонид Владимирович. Профессиональные разведчики, пишет он, говорят обычно коротко и ясно. Но в тот день редкий из них удерживался от сжатой оценки обстановки:

«Враждебная кампания против КГБ — это производное от общего положения в стране. К власти рвутся антидемократические силы»…

«Идёт наступление на основные структуры государства»…

«Руководство страны занимает двусмысленную позицию»…

«В нашем распоряжении есть документальные данные о роли ЦРУ в кампании против КГБ»…

Поступило предложение просить Михаила Сергеевича выступить перед сотрудниками КГБ, чтобы он высказал, чего он хочет. Но эта мысль не понравилась Шебаршину, который считал, что к тому времени Горбачёв полностью скомпрометировал себя, а «если он ещё выскажется в поддержку КГБ, то для нас это будет чугунная гиря вместо спасательного круга».

В решении многочисленных проблем, которые вставали перед КГБ и разведкой в переломное для страны время, рассчитывать было не на кого. В самые критические моменты приходилось опираться только на собственные силы. И каждый руководящий работник органов госбезопасности действовал так, как подсказывали ему его разум и совесть.

Близился август 1991 года. Страна вплотную подошла к историческому разлому, от которого пойдёт отсчёт совсем иного времени. Процесс так называемых «демократических преобразований» был окончательно спущен с тормозов, повсеместно утверждалось господство волюнтаризма и вседозволенности.

Короткая история, связанная с созданием Государственного комитета по чрезвычайному положению и его поражением, предопределила весь ход последующих событий.

Попранием воли народов многонациональной страны, высказавшихся в марте 1991 года на Всесоюзном референдуме за сохранение СССР [24] За сохранение СССР высказалось 76 процентов участников референдума. , явились Беловежские соглашения; они стали своеобразным финалом процесса развала Советского Союза.